– Вы не те песни слушаете, пацаны, – каким-то неживым, скучным голосом негромко начал говорить мужчина, не двигаясь с места. – Тот приблатненный лепила бывший не только «Гоп-стоп» поет, но и про «черный тюльпан». Слушайте песню скальда – и вы узнаете всю правду о викингах…
– Серый, что там это чмо бормочет, а? Может, он дебил какой больной?
– А вот мы сейчас и посмотрим, больной он или здоровый. Если больной – подлечим, а если сильно здоровый – маленько покалечим, ха-ха…
Серый быстро перебросил нож из руки в руку и, угрожающе поводя клинком вправо-влево, решительно двинулся к мужичку. Когда между ним и жертвой оставалось не более полутора шагов, Серый с резким выкриком сделал стремительный выпад, норовя ткнуть мужика под ребра. Но тут произошло нечто странное. Мужичок, вроде бы даже и не шевельнувшийся, вдруг оказался чуть правее того места, где он только что стоял, и удар Серого пришелся в пустое место, а хозяин ножа сначала почувствовал дикую боль в руке, а в следующее мгновение неведомая сила швырнула его лицом в шершавую стену. Боль в руке сразу же отступила на второй план, поскольку в голове вспыхнула яркая вспышка, пронзившая новой болью все тело, а затем наступила темнота, словно сама стена упала и накрыла всей своей каменной массой неудачливого ночного грабителя.
Дружки Серого, так и не успев толком понять, что же случилось с их корешом, разом кинулись на осмелившегося проявить неповиновение мужичонку. Кинулись по всем правилам, до сих пор их не подводившим: с матюками вперемежку с угрозами вроде широко разрекламированной тем же голливудским кино фразочкой «Все, ты – покойник!».
Однако, судя по всему, мужик покойником становиться был решительно не согласен. Хотя он и не кричал, не размахивал руками и ногами, да и вообще почти не двигался с места – не было ничего, напоминающего образ киношного лихого драчуна вроде дешевого пижона Ван-Дамма. Но так уж получалось, что все наскоки и удары парней желанной цели не достигали, проваливаясь в пустоту, а мужик оставался совершенно невредим. Да и ударов-то парни успели нанести всего пару-тройку, а потом один из них, опрометчиво бросившийся вперед, как на кол напоролся на самый обычный прямой удар в солнечное сплетение и, открывая в беззвучном крике рот, хотел было согнуться и попробовать поймать глоточек воздуха. Не получилось, поскольку мужик моментально ударил еще раз – основанием открытой ладони, сознательно и жестоко разбивая в кровь верхнюю губу и нос. Второй, захлебываясь кровью и подвывая, лег рядышком с Серым, зажимая ладонями лицо.
Оставался третий и последний. То ли самый глупый, то ли чересчур самоуверенный и ничуть не охлажденный примером первых двоих, он с визгом изобразил нечто вроде боевой стойки и ударил ногой. Вернее, попытался ударить, поскольку мужик левой рукой довольно непринужденно перехватил ногу в верхней точке удара и на секунду задержал, с мрачной усмешкой заставляя парня делать популярное упражнение на растяжку. А мгновением позже чуть развернулся вправо и ударил, маховым движением подсекая противника и заставляя того сначала подлететь в воздух, а затем приложиться спиной, плечами и головой о грязный серый асфальт…
Малышев с минуту постоял, с холодным равнодушием на лице рассматривая поверженных противников, потом нагнулся, поднимая нож, подошел к недвижно лежавшему Серому и присел на корточки.
– Хорош придуриваться, убогий, – я же вижу, что ты уже очнулся, – поигрывая ножом, негромко начал Малышев. – Слушай и запоминай. Я не участковый и лекций о нехорошем поведении тебе читать не буду. Сейчас я сломаю всем вам по руке. Пока по одной. Если вы еще раз попадетесь мне на глаза, будет хуже – я вам ваши глаза вырежу. А теперь скажи, что ты все услышал и понял. Если от страха голос пропал или слова забыл, то кивни. Я жду.
– Не надо… руку. Я понял, – как обычно и бывает при встрече дворовой собачонки с матерым волком, в чуть слышном голосе Серого уже не было ни былой наглости, ни уверенности в собственной крутизне, а были лишь страх и готовность приниженно улыбаться, заискивать, вилять хвостом и выполнять любое требование более сильного хищника.