— Мам, почему она кричит и обзывается? — Антон переводит взгляд, то на Иру, то на взбешённую мамашу. Не задумываясь, Ира подхватывает его на руки и уносит в детскую. Вот так просто, без единого слова все это проглотить?! Ни одной лишней эмоции на лице, как будто это нормально, когда тебя поливают грязью. Да будь это хоть отчасти правдой, нельзя б*ядь, позволять себя так унижать. Не в силах больше лицезреть мать года, оставляю ее в одиночестве и незамедлительно отправляюсь к Ире. Тихо приоткрываю дверь и понимаю, что не могу войти и помешать им. Вот она настоящая Ира. У самой на глазах слезы, а она успокаивает Антона. Голос дрожит, но все же пытается казаться стойкой. Кольцо в руках теребит, словно хочет сорвать его к чертовой матери.
— Но, она тебя обижала — чуть ли не плача, произносит мальчик. — Кто эта тетя?
— Для нас никто. Она немного поворчит и успокоится. Обещаю, больше мы ее не увидим. Только, пожалуйста, не выходи из комнаты пока мы не закончим разговаривать, хорошо? — Ира старается изо всех сил придать голосу нормальный оттенок, только это слабо выходит, даже Антон, судя по всему, не верит ее словам.
— Не ходи к ней, пусть просто уйдет, у нас сейчас мультик начинается, давай со мной смотреть.
Вот она детская непосредственность. Прикрываю дверь, не дослушав разговор. Отправляюсь обратно в коридор. “Никто” сидит на комоде, словно так и должно быть. При виде меня улыбается. Вот сразу видно, хитрая тварь. И даже на плохую мать вовсе не тянет, хуже. Да будь в ее словах хоть толика правды, исказит так, что хрен кто узнает.
— Ну, что, она уже успела обработать тебя или я сорвала всю малину? — не сказала, а словно ядом прыснула.
— Мы вроде на ты не переходили. Вас как вообще величать?
— Любовь Ивановна. Можно просто Любовь.
— Чур, меня с такой Любовью. Буду называть вас просто Ивановной. Так вот шли бы вы отсюда, Ивановна, а еще бы лучше бежали, сверкая пятками.
— Ты вообще кто такой, чтобы мне указывать? Она моя дочь. Хоть и непутевая, но квартирку заимела. Стало быть, и делиться должна со мной поровну. Недаром я ее пятнадцать лет кормила и одевала. Теперь и она должок обязана вернуть.
— Ах, пятнадцать, ну тогда все ясно. Славно потрудились, бедняжка. А чего так долго-то кормили, почему не до десяти лет? Десять то ого-го, какой уже возраст, пахать и пахать надо было на дочке. А так столько времени потеряли, прогадали вы, Ивановна, прогадали. Не выйдет с вас бизнесвумен.
— Не знаю, как там тебя зовут, остроумный. Но я справки наводила. Ты к этой квартире никакого отношения не имеешь. Она только на дочке записана. Так, что рот свой не разевай. Тебе здесь точно ничего не светит.
— Артем меня зовут, благо не Иванович. Мне здесь, Слава Богу, светит. Дышите спокойно, я не про квартиру, хотя вам ее и подавно не видать. И все же мой вам настоятельный совет — чешите отсюда, Ивановна, да поскорее, вам здесь не рады.
Не знаю, сколько продолжался наш обмен любезностями, но когда вошла Ира, на ее лице не осталось и следа былой слабости. Не знаю, слышала ли она что-то из нашего разговора, но вид у нее был решительный.
— Артем, вы не могли бы пойти к Антону, пока мы поговорим? — Это что-то новенькое, без отчества и даже не прогоняет из дома, прогресс на лицо. Смотрит так, словно умоляет меня глазами уйти.
— Хорошо, если что зови, я с лестницы помогу побыстрее спустить гостей.
Конечно, я не собирался к Антону, подслушивать нехорошо, но здесь сам Бог велел постоять в коридоре, благо планировка квартиры, позволяла остаться незамеченным.
— Странный мужик у тебя, доченька, тебе явно не пара.
— Больше никогда не приходи сюда. Нам не о чем с тобой разговаривать — игнорирует реплику Ивановны. — Я ничего тебе не должна. Ни за пятнадцать лет, ни за двадцать три. Ты вообще не имеешь право здесь находиться и оскорблять меня. Мне уже не пятнадцать, как ты заметила, и лупить я себя больше не позволю. Оттачивай свое мастерство на других. А обо мне и моем сыне забудь раз и навсегда.
— Вот ты как заговорила. Смелая стала, да? Ты всегда была неблагодарной.
— Уходи. Забудь сюда дорогу. Это первый и последний раз.
Ира хватает мать за руку и буквально тащит к входной двери. Ивановна брыкается для вида, хотя определенно точно уже признала свое поражение. Еще пару мгновений и маман целует дверь с обратной стороны. Да уж, не ожидал такого морального удовлетворения от сей картины. Безумное чувство гордости распирает за Иру. Но длилось это недолго. Как только осознание того, что Ивановна покинула квартиру доходит до Иры, маска уверенности канула в лету. Ира оседает на пол, прикрывая лицо руками. Вот сейчас нужно ретироваться к Антошке. Ей явно нужно побыть одной без лишней пары наблюдательных глаз. Прохожу в комнату Антона. Все же дети отходчивые существа. Всего несколько мгновений, а Антон уже весь в игре, позабыв о злой тетке. Увидев меня, забывает про железную дорогу.
— А где мама, злая тетя еще не ушла?
— Ушла, но мама пока занята. А пойдем чего-нибудь вкусненького сделаем. Какао, например, ты любишь?
— Люблю. А мама скоро?
— Скоро. Давай ей сюрприз сделаем.
Выходим со спальни. Иры, в прихожей, как и предполагалось, нет. Зато в ванной отчетливо слышен звук льющейся воды. Проходим на кухню, и я начинаю вовсю хозяйничать. Делаю какао, так как часто бабушка баловала в детстве. Рецепт прост: не жалеть какао и никакой воды, исключительно молоко. Антон наблюдает в оба глаза, усмехается столь большому количеству ложек какао. Нагреваю напиток и разливаю по кружкам. Антону достается самая большая.
— Ну что, пойдем маму звать?
— Не надо никого звать, я итак пришла. — Ира садится на стул, ни на какого не смотрит, опускает взгляд. Ревела ли или тупо отходила в ванной, хрен разберешь. Одно точно, пару мгновений и прогонит, при ребенке не станет, значит, попросит удалиться Антона.
— Мам, я специально мультик не включал, тебя ждал. Давайте посмотрим все вместе.
— А давайте — вот тебе на, Антошка молодец. Спаситель берет две кружки с какао, а я оставшуюся чашку, и быстро топаю за Антоном. Главное ей дать остыть, а если прогонит, то уйдет в глухую оборону. Мы присаживаемся все на диван, Антон включает какую-то муть, даже не понять, кто на экране, ни животное, ни человек.
— Антон и это, по-твоему, мультик? Где кот, бегающий за гадкой мышью или Винни-Пух без трусов?
— Не знаю.
— Современные мультики именно такие. — Подключается к нашему разговору Ира.
— Я тебе нормальные мультики принесу. От этих даже какао не переварится. — Ира встает с дивана. Ну, начинается.
— Артем, можно вас на минутку. — Нехотя поднимаю свою пятую точку и иду вслед за хозяйкой.
— Извините за все это, но вам лучше уйти.
— Ир, давай ты не будешь гнать меня. Я понимаю, что тебе это все неприятно, но не думаешь же ты, что слова какой-то ненормальной что-то значат для меня?
— Спасибо вам за все, но…
— Ладно, я понял. Надеюсь, до понедельника ты остынешь, и давай не дури.
Ирина
Сколько себя помню, мне всегда хотелось радовать родителей. Лишней пятеркой или простой похвалой от учителей, убранной посудой или не совсем удачной шарлоткой. Но я старалась…. очень. Только после того как отец нашел другую семью, тогда даже будучи несмышлёной десятилетней девчонкой, я поняла, что как бы я ни старалась, на этом моя детская жизнь закончилась, ибо, что бы я ни сделала, все сливалось к одному — я досадная ошибка моей матери. И все равно я старалась. Изучила всю поварскую книгу, шарлотка перестала быть непропеченной и пироги пошли на ура. Тогда мне даже захотелось стать знаменитым поваром, чтобы моя мама могла мной гордиться. Наша двухкомнатная квартира стала образцом кулинарии и чистоты.
После ухода папы, я старалась быть тихой и не попадаться матери на глаза. Первое время она тихо меня ненавидела, не била, почти не кричала, только взглядом могла обжечь. Виделись мы с ней довольно редко. Работала она в ночные смены, днем отсыпалась, а по вечерам просто пропадала. Стыдно признаться, но меня это устраивало. Только я боялась ночевать одна, темнота меня всегда пугала. И вроде было все терпимо, до тех пор, пока не появились мужчины. Их было очень много, слишком много. В тринадцать я уже понимала, что мама уходит не просто так, но одно дело уходить, а другое приводить в дом посторонних мужчин. Если до этого мамины чувства держались в тихой ненависти, то с появлением многочисленных любовников, ненависть стала открытой. Не было ни дня, чтобы мать меня ни в чем не упрекала. Имея достаточно обеспеченных любовников, она более не нуждалась в работе. На удивление почти все они были женаты. Некоторые из них относились ко мне достаточно благосклонно, кто-то даже дарил подарки. И я, будучи обделенной, не только вниманием, но и банальными вещами, принимала их. Борис — это единственный мамин любовник, увидевший во мне брошенного ребенка. Наверное, он единственный человек, который сделал мое существование в родительском доме сносным. В нем я видела своего отца, и он это понимал. За полгода отношений с моей матерью, он воспитывал меня как родной отец, дал мне то, чего не смог мой родной. В то время мне казалась, что жизнь однозначно налаживалась, даже мама успокоилась, не было никаких ссор и упреков, порой казалось, что она меня любит. А потом случилось то, чего никто не ожидал — Борис ушел. Просто вернулся к своей семье. Вот тут и закончились наши счастливые полгода. Мама окончательно сорвалась, обвиняла, что именно я виновата в уходе Бориса, так как я, тот самый мерзкий груз, тянущий ее жизнь на самое дно. Криками все не закончилось, тогда она впервые меня избила. Мне даже не было физически больно, просто я поняла, что матери у меня нет. Потом она принимала попытки извиниться, на что я просто кивала, зная, что это очередное затишье перед бурей, которое не заставило себя долго ждать.