— Сколько мне лет? — Она вернулась на свое место за столом. — Дил, ты прекрасно знаешь сколько. Двадцать восемь — больше, чем когда ты уехал.
— Мне стыдно признаться, но я забыл, когда у тебя день рождения. Не помню, и все. Я даже не представляю, сколько лет мне самому.
Она назвала ему даты их рождений.
— Теперь буду знать, — сказал он.
— Я… Я думала, ты умер.
Она сказала это уже в который раз с тех пор, как он вернулся.
— Я не умер, Мэри Лу, — ответил он. — Я все еще живой, из плоти и крови.
— Да-да. Да, конечно.
Она не ела то, что лежало у нее на тарелке. Просто сидела и смотрела на него, будто ждала какого-то подвоха.
— Кто сделал крышу для колодца? — спросил Дил.
— Том Смайтс.
— Том Смайтс? Он же еще совсем ребенок!
— Нет, он не ребенок, — сказала она. — Ему было восемнадцать, когда ты уехал, и он уже тогда не был ребенком.
— Я так не считаю, — ответил Дил.
После обеда она принесла ему его старую любимую трубку, он нашел плетенное из тростника кресло-качалку там, где всегда, поставил снаружи, сидел и качался, глядя на деревья и куря трубку. Он думал, и думал, и снова думал — и все равно ни на шаг не приблизился к тому, чтобы разрешить свои сомнения. Она была его женой — но он отсутствовал много лет, и вот теперь он вернулся и хотел, чтобы все было как раньше, но он не помнил — как было раньше… Он знал, как делается то, что ему хотелось сделать, — но он не знал, как заставить ее любить себя. Он боялся, что она будет воспринимать его как паршивую кошку, которая влезла без приглашения в окно и улеглась на постели, ожидая, что ее приласкают.
Он сидел, курил, думал и качался. Курил и качался.
Мальчик вышел из дома и стоял чуть поодаль, наблюдая за Дилом.
У парнишки были золотые волосы — как у матери, и он был довольно крепким для своего возраста. У правого уха что-то вроде родинки — как будто ягодка земляники, на линии челюсти. Дил не помнил этой родинки. Конечно, мальчик был совсем маленьким, когда он видел его в последний раз, но Дил не помнил, чтобы у него была эта родинка. Впрочем, Дил не помнил слишком многих вещей, за исключением того, что хотел помнить.
Кое-что он помнил. Помнил, какова на ощупь кожа Мэри Лу. Мягкая и гладкая, словно сливочное масло.
— Ты меня помнишь, парень? — спросил Дил.
— Нет.
— Совсем?
— Совсем.
— Конечно, ты был совсем мал. Мать рассказывала тебе обо мне?
— Да не особо.
— Ага. Не особо, значит.
— Она сказала, вас убило на войне.
— Ну… как видишь, это не так.
Дил оглянулся назад: через открытую дверь было хорошо видно, как Мэри Лу переливает в таз для мытья посуды воду, которую нагрела в большой кастрюле на плите. Он подумал, что надо было наколоть дров и принести ей, когда она собиралась греть воду. Надо было помочь разжечь огонь и поднять тяжелую кастрюлю. Но ее близость нервировала его.
Мальчик тоже его нервировал.
— Ты ходишь в школу? — спросил Дил, чтобы что-нибудь спросить.
— Школа сгорела дотла. Том учит меня помаленьку читать, писать и считать. Он восемь лет ходил в школу.
— Ты когда-нибудь ходил на рыбалку?
— Да, с Томом. Он берет меня время от времени и на рыбалку и на охоту.
— А он когда-нибудь показывал тебе, как делать лук и стрелы?
— Нет.
— Нет, сэр, — сказал Дил. — Надо говорить «нет, сэр».
— Как это?
— Ты должен говорить «нет, сэр» или «да, сэр», а не просто «да» или «нет». Это грубо.
Мальчик опустил голову и ковырял носком ботинка грязь.
— Я не ругаюсь на тебя, — сказал Дил. — Я просто говорю тебе, как надо. Как разговаривать с тем, кто старше тебя, — говорить «да, сэр» и «нет, сэр». Ты понимаешь, сын?
Мальчик кивнул.
— И что ты мне скажешь?
— Да, сэр.
— Хорошо. Манеры имеют значение. У тебя должны быть манеры. Мальчик не преуспеет в жизни без манер. Ты умеешь читать. И писать. И ты умеешь считать — это поможет тебе сберечь свои деньги. Но манеры тоже необходимы.
— Да, сэр.
— Так о чем мы говорили? Ах да, о луке и стрелах… Он никогда не учил тебя этому, да? Ха!
— Нет, сэр.
— Ну, так это будет нашим планом. Я научу тебя, как сделать хороший лук и стрелы. Меня этому научил старый индеец чероки, и я скажу тебе — это целая наука: сделать все как положено, чтобы можно было поразить цель.
— А зачем вам лук, если у вас ружье?
— Это разные вещи, парень. Совсем разные. Лук — это забава, что-то вроде спорта по сравнению с ружьем. И по правде сказать — я не слишком люблю все, что связано с оружием.
— А мне нравятся ружья.