– Я имею в виду самоубийство, вы же о нем упомянули. Такой поступок только лишь нелеп?
– Слушайте, а вы видели по телевизору репортаж о том, что случилось тут у нас? Ну, в городе, – вмешался Сорокин. – В криминальных новостях недели? Самоубийство по загадочным и странным причинам. Директор местного завода, такой жук прожженный – и поди ж ты, руки вдруг на себя наложил. Повесился ни с того ни с сего в городском парке на виду у всех.
Тут Сорокина перебила Нина. Кто ее за язык тянул – неизвестно! Но она тут же выложила гостям Александры Модестовны, что тот репортаж с места событий готовила не кто иная, как ее приятельница, – вот, прошу любить и жаловать: Катя Петровская, криминальный обозреватель, работает в милиции, в центре общественных связей. И самоубийство-то в Старо-Павловске, оказывается, не первое, был там еще один странный и необъяснимый случай, от которого прямо мороз по коже. Взоры всех обратились на Катю.
– И что же, там какое-нибудь расследование ведется о причинах его смерти? – спросила Александра Модестовна. Катя (чувствовала она себя как на экзамене!) скромненько ответила, что да, в подобных случаях прокуратура и правоохранительные органы всегда проводят проверку тех обстоятельств, которые могли привести к добровольному уходу человека из жизни. Потому что в принципе смерть человека, даже если это и не криминал, всегда нуждается в объяснении. И роль средств массовой информации в освещении этого трагического ЧП, конечно… Нина пылко перебила ее: «Каких еще объяснений не хватает? Она, как врач, считает, что участившиеся в последнее время случаи суицида не что иное, как продукт нашего несчастного времени. И у того бедняги, повесившегося в городском парке – я вот только фамилию его, Катюш, позабыла, – наверняка в жизни произошло что-то такое ужасное, что…»
– Ачкасов. Михаил Ачкасов его звали. Я не ошибаюсь, Юлия Павловна? Вы, кажется, говорили, что знали его немного? – сказал блондин Владимир. Юлия Павловна не успела ответить, потому что тут произошло вдруг то, что разом заставило всех умолкнуть.
Звон разбитого об пол блюдца – Катя, как, впрочем, и все остальные, просто опешила от неожиданности. Валерия Сорокина, вскочив со стула, вдруг следом за блюдцем с силой швырнула полную горячего чая чашку в… Олега Смирнова.
– Прекрати на меня смотреть! Опусти глаза! Не смей смотреть на меня вот так! Я тебе не твоя шлюха!
Смирнов, он, кстати, в эту минуту не смотрел на Сорокину, а разговаривал с парнем с подбритым затылком – Шурой, осекся на полуслове.
– Лера, милая, что с тобой? Лера, подожди, что ты делаешь?! – чуть не хором послышалось с разных сторон.
Она же, никого не слушая, впилась худыми пальцами в скатерть и потянула ее на себя. Глаза ее, блестевшие, как битое стекло, были устремлены на Сорокина. Но при этом она смотрела словно бы сквозь него.
– Опусти глаза! – прошипела она. – Ты… ты не смеешь… Ты не заставишь меня это сделать! Это гадко, безбожно! Он меня снова дрянью назовет, грязной, паршивой, полоумной дрянью!
– Начинается. – Сорокин поднялся, с грохотом отодвинув стул. – Начинается цирк. Прекрати немедленно юродствовать! – Он подошел к сестре и начал отцеплять ее судорожно скрюченные пальцы от скатерти. Грубо встряхнул несколько раз за плечи. – Успокойся, ну же! Кому я сказал, прекрати это! Кого ты там увидела? Кто на тебя смотрит? Где?
– Лерочка, не нужно волноваться, успокойся, – Александра Модестовна произнесла все это тоном заботливой хозяйки. Но во взгляде, каким она окинула Валерию Сорокину, была лишь брезгливость. – Успокойся же! Ну, кто на тебя не так смотрит?
– Он! – Сорокина ткнула худым пальцем в Смирнова. – Подонок, я не сделаю этого, ясно тебе? Даже если ты меня снова бить начнешь! Не сделаю! Это гадко, тошно это, тошно!
– Заткнись!! – взревел Константин Сорокин.
Катю просто поразила эта его дикая вспышка ярости. Кто бы подумал, что этот дамский угодник способен на подобное. Его сестра, как и все за столом, оглушенная его криком, сжалась в комок.
– Ну, ударь меня, ударь, – прошипела она, следя лихорадочно блестящими глазами за взбешенным братом. – Ну, бей! Разбей мне губы в кровь, выколи мне глаза, растопчи меня, ну же! – И тут она в мгновение ока задрала подол своего сарафанишки, обнаружив там всякое отсутствие нижнего белья, схватила руку брата и сунула себе между ног.
Сорокин свободной рукой с размаха влепил ей такую пощечину, что она не удержала равновесия. Если бы не Шура, сумасшедшая отлетела бы к стене. Тут на террасе поднялся такой невообразимый шум, что Катя едва не оглохла. Сорокина дико орала, извивалась, пыталась вырваться. Тело ее словно исполняло дикий и страшный танец – казалось, ее руки, ноги, туловище, шея – ни один член не слушается. Ее корчило как от нестерпимой боли. Шура подхватил ее на руки. Он был физически очень сильный, это Катя отметила сразу – никто иной просто не смог бы в этот миг справиться с бесноватой.
Вместе с Сорокиным, Александрой Модестовной, Ниной и Смирновым, который, казалось, был искренне потрясен случившимся, они потащили несчастную в комнату. Никто толком, кроме Сорокина, и не знал, что делать: «Припадок у нее… Держите, держите, осторожнее, она ушибется! Кто-нибудь, быстро – полотенце! Ей что-то мягкое надо в рот – иначе она язык себе прикусит!»
Катя, хотя, честно признаться, ей было крайне не по себе, тоже сунулась было следом за ними. Может, надо куда-то бежать, искать телефон, звонить в «Скорую»?
Но тут кто-то мягко, однако настойчиво удержал ее за руку.
– Не ходите сейчас туда, – к ней обращалась Юлия Павловна. – Вы побледнели. В таком состоянии вам не стоит на это смотреть. С Лерой скоро все будет в порядке. Она, бедняжка, очень больна. Вы уж, Катя, ее извините за… ну, словом, извините, пожалуйста. Она порой сама не знает, что говорит.