По нам также сразу же начали стрелять. В этом случае пыль, вероятно, помогла, помешав точности сомалийских стрелков, но это не означало, что мы были в безопасности от шквала пуль, выпускаемых вдоль улицы в нашу сторону, отскакивающих от стен и щелкающих, пролетая над головой. В окружении зданий и стен, которые создавали эффект эха и могли скрывать нападающих, было даже трудно определить, откуда стреляют.
Когда огонь усилился, наш командир решил, что группе нужно уйти с улицы, чтобы перегруппироваться. Мы заняли дом, обнаружив внутри перепуганную семью, пытавшуюся выжить в бою, разгоревшемся снаружи их жилища.
Войдя в дом, я увидел, как один из наших бойцов пытается повалить огромного сомалийца, повернувшегося к нему спиной, но человек отказывался падать. Я двинулся на помощь, но тут увидел, почему мужчина так сопротивляется: он держал в руках крошечного ребенка размером с обеденную тарелку.
Беспокоясь о ребенке и о том, что кто-то из моих товарищей может неправильно истолковать борьбу мужчины и выстрелить в него, я попытался вырвать ребенка у мужчины. Но сомалиец не желал его отдавать и начал бороться еще сильнее. Наконец, мне удалось отнять ребенка и передать его одной из плачущих женщин в комнате. Только тогда сомалийский мужчина понял и позволил повалить себя на пол и стянуть руки за спиной пластиковыми стяжками.
Улучив момент для перегруппировки, Пит определил, что мы находимся к северу от объекта. Шум боя нарастал, нам нужно было уходить, пока нас не отрезали. Было ясно, что мы находимся за пределами периметра рейнджеров. Из-за пыли в воздухе, ограничивающей видимость, и усиливающейся перестрелки, рейнджеры, стоящие на блокпостах, явно должны были нервничать. Возникал вполне реальный вопрос, кто нас подстрелит — плохие парни или свои.
Группа покинула дом и стала продвигаться на юг в сторону объекта операции. Мы разбились на «клинья» и продвигались по улице, используя здания по обеим сторонам для поддержания дистанции между собой. Стараясь что-то рассмотреть сквозь пыль, мы вступали в бой с сомалийскими боевиками, не теряя при этом бдительности, чтобы разглядеть свои собственные войска.
По мере того как мы продвигались к намеченному зданию, я заметил, что число сомалийцев на улицах слева и справа, а также позади нас, растет. У большинства из них не было оружия, — по крайней мере, пока. Но вооруженные люди смешались с толпой, в которой были женщины и дети, и стали стрелять в нас.
Операторы Подразделения стреляли в тех, у кого было оружие, стараясь не задеть прохожих. Я понял, что за первые несколько минут высадки убил больше людей, чем за всю свою карьеру в Подразделении. Но останавливаться было нельзя: впереди нас ждали остальные, поэтому я взял себя в руки, расстреливал цели и шел дальше.
Спустя, казалось, целую вечность, мы достигли перекрестка, где расположились рейнджеры. К счастью, пыль уже начала оседать, и никто из хороших парней не стрелял в нас, пока мы бежали мимо с криками: «Орел! Орел! Орел!», — чтобы дать им понять, что мы свои.
Прибыв к намеченному дому, группа забежала внутрь. Мы обнаружили несколько десятков задержанных, сидящих на полу с застегнутыми наручниками руками. Но было еще много чего интересного.
Судя по всему, в прошлом здание принадлежало компании по розливу кока-колы, о чем свидетельствовали мешки с сахаром, сваленные от пола до потолка. Сбросив мешки с кучи, я обнаружил тайник с автоматами АК-47 и сейф, и уговорил одного из сомалийцев открыть сейф, который был набит сомалийской валютой. Я запихнул деньги в сумку, чтобы отвезти на базу.
Наконец пришло время вызывать колонну. Было четыре часа дня; невероятно, но с момента начала штурма прошло всего двадцать минут — двадцать невероятно долгих, опасных минут. Командир, наблюдавший за происходящим с вертолета, сказал:
— Эй, босс, кажется, мы взяли тех, за кем вы нас послали; мы готовы убираться из Доджа[22]!
Мы с остальными сотрудниками группы вышли из дома и вместе с некоторыми рейнджерами стали ждать возможности погрузиться в машины. Первыми грузились задержанные, затем, в порядке очереди и под прикрытием охранения, остальные военнослужащие штурмового отряда.
Пока вертолеты кружили над головой, пытаясь подавить любую попытку противника добраться до района цели, вражеский обстрел, казалось, начал затихать — по крайней мере, он больше не был направлен на них, хотя с соседних улиц продолжали доноситься звуки стрельбы.