5
Проснувшись, Затворник поглядел на трясущегося в углу заплаканного Шестипалого, хмыкнул и стал рыться в тряпках. Скоро он достал оттуда штук десять одинаковых железных предметов, похожих на обрезки толстой шестигранной трубы.
— Гляди, — сказал он Шестипалому.
— Что это? — спросил тот.
— Боги называют их гайками.
Шестипалый собирался было спросить что–то еще, но вдруг махнул рукой и опять заревел.
— Да что с тобой? — спросил Затворник.
— Все умерли, — бормотал Шестипалый, — все–все…
— Ну и что, — сказал Затворник. — Ты тоже умрешь. И уж уверяю тебя, что ты и они будете мертвыми одинаково долго.
— Все равно жалко.
— Кого именно? Старушку–мать, что ли?
— Помнишь, как нас сбрасывали со стены? — спросил Шестипалый. — Всем было велено зажмуриться. А я помахал им рукой, и тогда кто–то помахал мне в ответ. И вот когда я думаю, что он тоже умер… И что вместе с ним умерло то, что заставляло его так поступить…
— Да, — сказал Затворник, — это действительно очень печально.
И наступила тишина, нарушаемая только механическими звуками из–за зеленых ворот, за которые уплыла родина Шестипалого.
— Слушай, — спросил, наплакавшись, Шестипалый, — а что бывает после смерти?
— Трудно сказать, — ответил Затворник. — У меня было множество видений на этот счет, но я не знаю, насколько на них можно полагаться.
— Расскажи, а?
— После смерти нас, как правило, ввергают в ад. Я насчитал не меньше пятидесяти разновидностей того, что там происходит. Иногда мертвых рассекают на части и жарят на огромных сковородах. Иногда запекают целиком в железных комнатах со стеклянной дверью, где пылает синее пламя или излучают жар добела раскаленные металлические столбы. Иногда нас варят в гигантских разноцветных кастрюлях. А иногда, наоборот, замораживают в кусок льда. В общем, мало утешительного.
— А кто это делает, а?
— Как кто? Боги.
— Зачем им это?
— Видишь ли, мы являемся их пищей.
Шестипалый вздрогнул, а потом внимательно поглядел на свои дрожащие коленки.
— Больше всего они любят именно ноги, — заметил Затворник. — Ну и руки тоже. Именно о руках я с тобой и собираюсь поговорить. Подними их.
Шестипалый вытянул перед собой руки — тонкие, бессильные, они выглядели довольно жалко.
— Когда–то они служили нам для полета, — сказал Затворник, — но потом все изменилось.
— А что такое полет?
— Точно этого не знает никто. Единственное, что известно, — это то, что надо иметь сильные руки. Гораздо сильнее, чем у тебя или даже у меня. Поэтому я хочу научить тебя одному упражнению. Возьми две гайки.
Шестипалый с трудом подтащил два тяжеленных предмета к ногам Затворника.
— Вот так. Теперь просунь концы рук в отверстия.
Шестипалый сделал и это.
— А теперь поднимай и опускай руки вверх–вниз… Вот так.
Через минуту Шестипалый устал до такой степени, что не мог сделать больше ни одного маха, как ни старался.
— Все, — сказал он, опустил руки, и гайки повалились на пол.
— Теперь посмотри, как делаю я, — сказал Затворник и надел на каждую руку по пять гаек. Несколько минут он продержал руки разведенными в стороны и, казалось, совершенно не устал. — Ну как?
— Здорово, — выдохнул Шестипалый. — А почему ты держишь их неподвижно?
— С какого–то момента в этом упражнении появляется одна трудность. Потом ты поймешь, что я имею в виду, — ответил Затворник.
— А ты уверен, что так можно научиться летать?
— Нет. Не уверен. Наоборот, я подозреваю, что это бесполезное занятие.
— А зачем тогда оно нужно? Если ты сам знаешь, что это бесполезно?
— Как тебе сказать. Потому что, кроме этого, я знаю еще много других вещей, и одна из них вот какая — если ты оказался в темноте и видишь хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему, вместо того чтобы рассуждать, имеет смысл это делать или нет. Может, это действительно не имеет смысла. Но просто сидеть в темноте не имеет смысла в любом случае. Понимаешь, в чем разница?
Шестипалый промолчал.
— Мы живы до тех пор, пока у нас есть надежда, — сказал Затворник. — А если ты ее потерял, ни в коем случае не позволяй себе догадаться об этом. И тогда что–то может измениться. Но всерьез надеяться на это ни в коем случае не надо.
Шестипалый почувствовал некоторое раздражение.
— Все это замечательно, — сказал он, — но что это значит реально?
— Реально для тебя это значит, что ты каждый день будешь заниматься с этими гайками, пока не будешь делать так же, как я.