– Кто дорогу-то так разбил, а, Тимофеич? -пересиливая мотор, крикнул капитан.
– А лесовозы. Третье лето только как кончили деляну сводить. Ангельску рощу продали, слыш? Вот так так... Така роща была! Эх, химики...
– Это где Агафонов скит стоял?
– Точно так. А ты почем про скит знаш?
– Да кто же про него не знает... Зден Рышардович, перелезайте-ка сюда, на переднее, разговор есть.
– Слушаюсь... – я полез на переднее – и крепко приложился теменем о трапецию, на которой в бою сидит пулеметчик. Боль была адская, а в следующую секунду на лоб хлынула кровь. – Матка бозка...
Меня тут же за штаны утянули назад, с прибаутками промыли водкой дыру в скальпе и перевязали зеленым полевым бинтом; только минут через десять я выполнил приказ капитана: сел на переднее и приготовился к разговору.
– А щас во-он от того валуна направо, – показал Выдра.
Валуном Выдра назвал серую округлую скалу размером с четырехэтажный дом. Наверху синей краской кто-то написал: «Мы – колчаковцы». За скалой от разбитой лесовозной дороги по ложбине уходила зеленая тропа, по которой прежде ездили разве что на конях.
– Грибов-то! – восхитился капитан.
Тропа была красна от шляпок огромных сыроежек.
– А так грибной нынче год, – охотно отозвался Выд-ра. – Не знам, куда и девать.
Все бочата уже засолили. Вот ежли вернемся, рыжиками угощу. Со сметаной под семеновскую – ух как здорово хороши.
– Особенно после баньки, – сказал капитан.
– Эт ты верно подметил, капитан, – согласился Выдра. – Куда ж без баньки-то?
Никак нельзя.
– Зден Рышардович, вы уже поняли, что нам предстоит? – спросил капитан, не поворачивая ко мне лица. Я видел его в профиль: почти мефистофельское лицо, только коротконосое.
– Идти под землей, – сказал я. – Авось куда-нибудь придем.
– И даже не совсем авось. Я сам удивился, когда узнал, сколько здесь было вырыто всяческих шахт и штолен. Что вы хотите, золотоносный когда-то участок. Да и сейчас кое-что попадается. Слышали, как один американский сержант нашел самородок?
– Слышал.
– Но черт бы с ним, с золотом. Тимофеич, однако, говорит, что знает вход в старую шахту. И что этот вход с месяц назад разыскивали какие-то люди.
– Это я слышал.
– Так вот: старая эта шахта имеет коридоры, проходящие, видимо, неподалеку от капониров. Когда эти капониры строили, дважды натыкались на пустоты. Это мне генерал все-таки сказал. Ублюдок. Ненавижу таких. Знаете, как он вне базы оказался? А, впрочем, черт с ним. Язык марать не хочется. Должен сказать, дорогой мой Зден Рышардович, есть у меня одно ничем существенным не подкрепленное предположение, что новостройка... вернее, новокопка американцев с этой старой шахтой напрямую связана.
– Почему вы так думаете?
– Ну... например, самородок в отвале. И еще кое-что. Косвенные признаки.
Всяческие умолчания. Интуиция, в конце концов. Да вы же и сами все понимаете...
Тимоти, подумал я. Ну, конечно.
– Не все, – сказал я. – Например, не понимаю, почему вдруг именно я...
Капитан быстро посмотрел на меня, потом вновь уставился на дорогу.
– Главным образом потому, что вы единственный специалист по вычислительным системам в пределах досягаемости, – сказал он.
Так, подумал я.
– Значит, вы всерьез считаете, что мы имеем шанс попасть в командный бункер?
– А у нас просто нет другого выхода...
Он сказал это тихо и равнодушно, и я сразу понял – да, другого выхода нет.
Выдра просунулся сзади, навалился грудью на кожух мотора.
– Щас налево будет – вот там сторожно надо... Пейзаж вдруг переменился рывком – будто при склейке киноленты. Только что были березы, папоротники по горло – и вдруг ковер жесткого стелющегося кустарника, из которого высовываются темные камни. Дорога пропала совсем, «медведь» закачался и запрыгал резче. Во-во-во! – ткнул куда-то в сторону толстым пальцем Выдра. Мы резко свернули и вкатились в лощину, уходящую круто вниз. Еще полсотни метров – и справа открылось вполне тянь-шанского вида ущелье: серые осыпи и черные скалы-жандармы, редкие сосенки... Видно было, как дорога уходит на самое дно, в буро-зеленую пену, сквозь которую проступает черный извилистый пунктир речки.
Дорога была страшная. Мокрая глина, мокрый красноватый щебень, мокрые черные, изъеденные сверху бревна, укрепляющие край. Пешком в хорошую погоду – было бы жутковато идти...
– Проедем ли? – усомнился капитан.
– А чё нам? В гору влезли, под гору скатим. Позапрошлый год на старом «косаре» проезжали...
– Ну, если на «косаре»...
«Омь-1000», по-простому «косарь», была на редкость неудачной машиной, все это признавали, однако почему-то в свое время их наштамповали более чем достаточно.
Не имея спроса в городах, для которых вроде бы и создавался, «косарь» неимоверно упал в цене (как раз до косаря -. одной тысячи рублей) и потихоньку был раскуплен крестьянами. Они-то, бедные, с ним потом и мучались.