30 января русские войска взяли Кёнигсберг в кольцо. Этот день для Гитлера означал очень много, это был главный день Орденского государства Третий рейх. И в этот день был потоплен лучший корабль немецкого флота, который должен был вывезти из Кёнигсберга новые кадры подводников и мирных жителей, корабль, который Гитлер любил. В этот же день за час до полуночи замкнулось кольцо вокруг Кёнигсберга, и никто уже не мог покинуть города. Стали готовиться к осаде. В феврале 1945 года был построен бункер, а 12 марта подземный кабинет генерала Ляша, который отвечал за оборону города, был освящен магом Гансом Шуром. 19 дней гарнизон Кёнигсберга держал оборону города. Чудовищными усилиями немцам удалось прорвать блокаду. Правда, судьбы самого города это никак не изменило.
«6 апреля русские войска начали генеральное наступление такой мощи, — вспоминает Ляш, — какой мне не доводилось испытывать, несмотря на богатый опыт на Востоке и на Западе. Около 30 дивизий и два воздушных флота в течение нескольких дней беспрерывно засыпали крепость снарядами из орудий всех калибров и „сталинских органов“. Волна за волной появлялись бомбардировщики противника, сбрасывая свой смертоносный груз на горящий, превратившийся в груды развалин город. Наша крепостная артиллерия, слабая и бедная снарядами, не могла ничего противопоставить этому огню, и ни один немецкий истребитель не показывался в небе. Зенитные батареи были бессильны против тучи вражеских самолетов, и к тому же им приходилось с трудом обороняться от танков противника. Все средства связи были сразу же уничтожены, и лишь пешие связные пробирались на ощупь сквозь груды развалин к своим командным пунктам или позициям. Под градом снарядов солдаты и жители города забились в подвалы домов, скопившись там в страшной тесноте… День 7 апреля начался опять с массированного артиллерийского обстрела и сильнейших воздушных налетов на крепость… Вечером русские подошли уже к основным позициям самого города… 8 апреля русским удалось форсировать Прегель с юга». Город снова оказался в кольце. Ляш запрашивал разрешения вывести из города хотя бы мирных жителей. Ответа не было. Вечером, наконец, был получен приказ: удерживать Кёнигсберг любой ценой. Гражданское население разрешили пропускать небольшими группками. Вместе с мирными жителями должны были выйти из города партийные функционеры. Но «…партия, не согласовав своих действий с командованием крепости, назначила на 00.30 сбор гражданского населения на пути оперативной вылазки на запад. Весть о сборе передавалась из уст в уста. В результате весь путь оперативной вылазки на всю ширину был заполнен гражданским населением. Жители двигались плечом к плечу, катились повозки, все это производило сильный шум. Русские тотчас насторожились и накрыли весь этот участок плотным артиллерийским огнем».
Все, кто мог, снова бросились назад под защиту стен. 9 апреля бой шел уже в самом городе.
«К концу все чаще стали поступать сведения, что солдаты, укрывшиеся вместе с жителями в подвалах, теряют волю к сопротивлению. Кое-где отчаявшиеся женщины пытались вырывать у солдат оружие и вывешивать из окон белый флаг, чтобы положить конец ужасам войны, — писал Ляш. — В течение трех дней в городе царили смерть и разрушение, не оставалось ни малейших шансов на то, что мы сумеем выстоять своими силами или изменить безвыходное положение дальнейшим сопротивлением… К моменту принятия решения о капитуляции остатки наших войск, совершенно выдохшиеся и не имевшие какого-либо тяжелого оружия, удерживали оборону внутри города лишь на северном участке. Но больше всего на мое решение о капитуляции повлияло осознание того факта, что продолжение борьбы повлечет лишь бессмысленные жертвы и будет стоить солдатам и гражданскому населению тысяч жизней. Взять на себя такую ответственность перед Богом и собственной совестью я не мог, а потому решился прекратить борьбу и положить конец ужасам войны. Хорошо представляя себе, что крепость придется сдавать жестокому, не знающему пощады врагу, я все же был твердо уверен, что продолжение борьбы означает верную гибель всего, тогда как капитуляция дает, по крайней мере, надежду на спасение большей части человеческих жизней. Дальнейшие события показали, что я был прав».
Кенигсберг пал. Ляш сразу же был взят под стражу и отправлен в ленинградскую тюрьму. Для него война кончилась долгим и тяжелым пленом. Дорога в этот плен одним из прошедших ее была описана так: «Дома горели, чадили. Мягкая мебель, музыкальные инструменты, кухонная утварь, картины, фарфор — все это было выброшено из домов и продолжало выбрасываться. Между горящими танками стояли подбитые автомашины, кругом валялись одежда и снаряжение. Тут же бродили пьяные русские. Одни дико стреляли, куда попало, другие пытались ездить на велосипедах, но падали и оставались лежать без сознания в сточных канавах с кровоточащими ранами. В дома тащили плачущих, отбивавшихся девушек и женщин. Кричали дети, зовя родителей, мы шли все дальше и дальше. Перед нашими глазами представали картины, описать которые невозможно. Придорожные кюветы были полны трупов. Мертвые тела носили следы невообразимых зверств и изнасилований. Валялось множество мертвых детей. На деревьях болтались повешенные — с отрезанными ушами, выколотыми глазами. В разных направлениях вели немецких женщин. Пьяные русские дрались из-за медсестры. На обочине шоссе под деревом сидела старуха, обе ноги у нее были раздавлены автомашиной. Горели хутора, на дороге валялся домашний скарб, кругом бегал скот, в него стреляли, убивая без разбора. До нас доносились крики взывающих о помощи.
Помочь мы ничем не могли. Из домов, подняв в молитве руки, выходили женщины, русские гнали их назад и стреляли в них, если те уходили не сразу. Это было ужасно. Такого мы не могли даже предполагать. Сапог ни у кого уже не было, многие шли босыми. Раненые, о которых никто не заботился, стонали от боли. Почти все неимоверно мучились от голода и жажды. Со всех сторон в колонну военнопленных протискивались русские солдаты, отбирая у кого шинель, у кого фуражку или бумажник с его жалким содержимым. Каждый хотел чем-нибудь поживиться. „Уры, уры!“ (часы) — кричали они. Мы были отданы на их произвол».
Но части немецких солдат, в основном молоденьких, из «Гитлерюгенда», удалось прорваться к порту Пилау. Эти защитники крепости стремились на запад, к сердцу Германии, они еще верили в победу. Именно им выпала судьба защищать Берлин. Участь Кёнигсберга разделила и другая немецкая «крепость» — город Бреслау. О том, что Бреслау — крепость и должна остановить «большевистские орды», горожане узнали 21 января 1945 года.
До этого Бреслау был городок как городок. Теперь он стал крепостью, а крепости обороняют до последнего патрона и до последнего защитника. Руководил обороной гауляйтер Карл Ханке. Взрослых защитников в городе не хватало, поэтому оружие получили все бойцы «Гитлерюгенда» — совершенно мальчишки. Русские прорвали немецкую оборону и двигались к Берлину, обтекая Бреслау. Крепость держалась. В феврале началась блокада, поскольку теперь город находился на русской территории. Многократно русские войска штурмовали Бреслау, но взять никак не могли. А ведь количество защитников было невелико — 200 000 человек. Каждый дом, каждая улица, каждый этаж, каждая церковь стали ареной боя, когда русские все же смогли пробиться в город. Сражения шли даже на кладбище. Защитники строили укрепления из могильных плит. Солдатами в Бреслау стали все, кто мог стрелять. Мальчишки, бойцы «Гитлерюгенда», сражались наравне со взрослыми. Русская авиация практически снесла город с лица земли, но защитники не покинули развалины, теперь их крепостью были останки зданий.