Оба засмеялись, и в следующее мгновение Анна начала напевать одну из старых песен, которые часто слушали дома родители. Они с Виктором не спеша закружились по кабинету в подобии вальса.
– Ослепи, лиши меня глаз,
На всё воля твоя.
Мы замираем, почти не дыша,
В танце в темных повязках кружась.
Тебя любить и тебя ненавидеть
Мне так легко, что бежит телом дрожь.
Скажи просто: умрем, чтоб воскреснуть вновь,
У нас остался лишь один вальс.
Другие ты и я,
И новый неожиданный, божественный роман,
Ждет всего один вальс.
И я боюсь,
Спасенья нам не видеть,
Танцуя сквозь туман,
Мы ждем последний наш вальс.*
До сих пор Анна не могла представить, что окажется с ним настолько близко лицом к лицу, что можно будет ощутить своей кожей теплое дыхание. Еще недавно, в госпитале, она боялась легкого касания, боялась, что он очнется в этот момент и… Что? Убьет ее? Неужели он и правда на это способен? Сейчас ее ладонь невозбранно лежала на его плече, а другую он держал с такой бережностью, на которую вряд ли способен садист и убийца.
Спустя несколько вальсирующих кругов по кабинету Виктор приложил руку к груди и опустился на стул, тяжело дыша.
– Закружила ты меня, – он обессиленно, но счастливо улыбнулся. – А мне всё еще тяжело.
В тот же миг в дверь постучали. Один из штабных офицеров заглянул в кабинет.
– Полковник, рад вашему возвращению, – сказал он и замер в дверном проеме.
– Вы что-то хотели, майор? – спросил Штефан.
– Да… Мы можем поговорить с глазу на глаз?
Анна поняла его намёк:
– Пойду к себе работать, – сказала она и направилась к выходу.
Покинув кабинет Штефана, она прошла чуть дальше по коридору и остановилась у стены около поворота на лестницу, навострив слух. Анна давно обнаружила, что там между кирпичами высыпалась старая штукатурка. Через едва заметную щель было слышно всё, что происходит в кабинете главнокомандующего.
– Вы шутите? С чего я должен переводить ее в штурмовой отряд? – говорил Виктор.
– Их командир вряд ли уже сможет сражаться на передовой, – отвечал ему майор. – В последнем бою ему порядочно посекло ноги. Лейтенант Линнегор хорошо ориентируется на местности, проявляет отличную тактику…
– Нет! Я не могу ею рисковать! Я не могу рисковать своим лучшим разведчиком, понимаете?
– Полковник, вы так ее бережете… А ведь она, по сути, пришла к вам с улицы. Никто достоверно не знает, чем она занималась раньше.
– У нее чистая биография. Вы сами ее проверяли, придраться не к чему, – Штефан не скрывал раздражения.
Между тем, майор понизил голос:
– Вам следует знать, полковник, что пока вы висели на волоске в госпитале, лейтенант Линнегор была замечена передвигающейся в одиночку в направлении ревенской границы. Полагаю, вам об этом факте не было известно до сих пор. Советую проверить эту дамочку тщательнее. Нельзя исключать, что она завербована или того хуже – иностранная шпионка.
– Уходите, – резко выпалил Штефан. – Я сам решу, что мне делать.
Судя по звукам, майор повиновался и зашагал прочь из кабинета. Анна поспешно метнулась к лестнице. Подождав, пока майор уйдет к себе, она забрала из своей комнаты куртку и почти бегом помчалась к хозблоку. Там она оставила послание для Бруно – особым образом сложенные камешки, которые означали, что встреча переносится на неопределенный срок.
***
Когда вечером Анна столкнулась со Штефаном в коридоре, у нее невольно пробежал холодок по спине. Но тот выглядел вполне доброжелательным.
– Лейтенант, вы уже закончили с работой? – спросил он.
– Да, полковник, всё сделано.
– Тогда, может, составите мне компанию за ужином? Я попрошу накрыть нам столик в зале для совещаний. Уверяю, таких угощений вы не попробуете в столовой.
– Я… не против, – пожала плечами Анна.
– Тогда приходите через полчаса, – сказал Штефан и двинулся дальше, в направлении своей комнаты.
Анна ушла в свою спальню. Мельком заметив, что у нее слегка участилось сердцебиение, она взяла зеркало и начала расчесывать волосы, которые слегка вились из-за постоянно заплетенной косы. Она разглядывала свое отражение долго, пока не настало время идти.
Зал для совещаний давно не использовался по прямому назначению. Офицеров в штабе было не много, и все они, даже вместе с ротными, спокойно размещались в кабинете Штефана, когда это было необходимо. Анна оглядела помещение, в которое вошла. Просторный зал освещали несколько свечей, блики от них тускло отражались от большой доски для письма мелом, висящей на стене. Перед ней располагался длинный стол, остальное пространство занимали ряды кресел, как в кинотеатре. Сейчас они были за ненадобностью сдвинуты к стенам, а посередине стоял небольшой круглый столик, накрытый белой скатертью и заставленный разными закусками. В центре композиции возвышалась бутылка вина. Стоящий рядом Виктор жестом пригласил Анну к столу.
– Проходи, Эмма.
Он галантно отодвинул для нее стул. Анна села и рассмотрела сервировку поближе. Действительно, такого в столовой не подавали даже офицерам: сырная нарезка, тонкие пластинки какого-то мяса, ломтики фруктов, бутерброды с кусочками рыбы… Виктор взял бутылку.
– Не знаю, какое вино ты предпочитаешь. Решил выбрать красное полусладкое. Сколько тебе? Еще? – сказал он, наполнив бокал Анны на треть.
– Нет, много не нужно. Я несколько лет не пила ни капли спиртного. Боюсь, как бы в голову не дало, – она улыбнулась.
– Ничего страшного. Ночь длинная, – Виктор тихо засмеялся, наливая вина себе. Затем он поднял бокал и аккуратно цокнул им по бокалу Анны. – За этот уютный вечер.
Отпив несколько глотков, Виктор поставил бокал и произнес, задумчиво глядя на слегка колышущуюся красную жидкость:
– Честно признаться, Эмма, ты первый человек за много лет, с которым мне по-настоящему приятно работать и просто общаться. Я хочу узнать тебя лучше.
Он посмотрел в глаза Анне, и от этого взгляда она ощутила внутри себя нечто похожее на водоворот: тепло от выпитого вина словно слилось в едином потоке с прохладным необъяснимым страхом. Стараясь не показывать эмоций, Анна наколола на вилку кусочек мяса. Виктор продолжил:
– Ты красива и изящна, даже слишком для всей этой войны. Мне интересно, как вообще такая хрупкая девушка попала в армию.
Анна понимала, что это не просто ужин, а допрос. И она начала рассказывать свою легенду.
– Война шла уже год, когда моего старшего брата мобилизовали. А через два месяца мама попала под обстрел и погибла. Я осталась с отчимом, который… не совсем по-отечески ко мне относился, понимаешь?
– Какой мерзавец, – Штефан нахмурился. – Он ведь ничего с тобой не сделал?
– Нет… Не успел, я пошла в армию добровольцем. Служила в тыловой части два года.
– А кто был в ней командиром? Интересно, я его знал? – Виктор заинтересованно потер подбородок.
– Генерал Лиан Бергман, – ответила Анна. Она мысленно поблагодарила сама себя за то, что накануне операции досконально изучила биографию Эммы Линнегор.
– Бергман… – протянул Штефан. – Как же, знал его. Отличный был парень. И каково тебе было в его части?
– Учитывая, что почти всё обеспечение шло на передовые позиции… Мы неделями жили на полигоне в холодных палатках, питаясь сухпайками. Я подхватила простуду, которая не проходила несколько месяцев. Пока меня не увезли в госпиталь прямо со стрельб. Обширное воспаление легких – это чудо, что я выжила. Два месяца была прикована к больничной койке, затем уехала домой.
– Да, нелегко тебе пришлось. Но разве такая тяжелая болезнь не дала никаких последствий? Сейчас ты выглядишь вполне здоровой.
– Конечно, последствия были. Остались рубцы в легких, и первое время я не могла и пяти метров пройти без одышки. Но затем я начала тренироваться, и стало намного лучше. Сейчас, как видишь, мне под силу серьезные физические нагрузки. Только я стараюсь не находиться долго в холоде и сырости. Не всегда это получается…