Выбрать главу

…Возможно, эта задача не имеет решения. Или число ключей бесконечно — но нет и никогда не было замка…

В отличие от И. Вишнякова В. Шавров описывает эффект невидимости гораздо менее «инфернально»: «Самолет в воздухе быстро исчезал с глаз наземных наблюдателей. Были проделаны опыты полетов „невидимого самолета“ рядом с У-2 на определенном расстоянии. На кинокадрах не получалось изображение самолета, а на больших расстояниях не видно было даже пятен…» Далее о том, что плексиглас быстро потускнел и невидимость снизилась…

Странно. Эффект получен, но«…по окончании испытаний самолет был разобран и работы по нему прекращены. Проектировался, но не был построен специальный „невидимый самолет“ с каркасом из хромированных труб».

И все — из-за потускневшего родоида?!

«Я начинаю там, где кончается документ», — сказал однажды Ю. Тынянов. Документов нет. Живых свидетелей — вероятно, тоже. А то, что мы все же имеем — во многом сомнительно. Мы начинаем там, где кончается факт, и начинается — возможность. Возможность дороже факта — как полный автоматный «рожок» дороже стреляной гильзы…

Бросим на чашу весов последнее, что у нас осталось — космологию Бартини, его теорию шестимерного Мира. Напомним: любой объект, по Бартини, имеет три пространственных измерения и три оси времени. Изменяя высоту времени шестимерного луча, мы тем самым изменим длину волны! Изменив высоту времени (скорость времени) самолета, мы сдвигаем изображение относительно наблюдателя на некоторое время вперед. Самолет исчезнет, а по часам пилота может пройти меньше времени, чем на КП. Совершенно как в известном случае с исчезновением самолета — визуально и на экране радара — над Флоридой.

Соберите сведения…

С легкостью необыкновенной выстраивается сценарий: 1938 год, Москва, «Бутырки»… Сдвинем сроки — теория шестимерной Вселенной появилась не в 40-е годы, а лет на десять раньше. Лежа на нарах с отбитыми почками и покалеченными ногами, Бартини начинает просчитывать математическую модель шестимерного мира. А в тюремном КБ, увлекшись неким побочным эффектом, строит «невидимку». Тридцать восьмой год — не лучшее время для новоявленного Калиостро. Вакханалия арестов. Московские процессы. Госстрах… «Шапка невидимка» — подарок сталинской диктатуре, штука, затмевающая оруэлловские ужасы. Весь мир — «под колпаком» Коминтерна. Невидимые «гранмы» спешат к «пылающим континентам». Сотни кораблей-призраков доставляют в укромные бухты орудия и танкетки, листовки и хлеб, а главное — тысячи тысяч «пламенных революционеров». Ревет моторами совершенно пустое небо, на головы империалистов сыплются бомбы и парашютисты… В общем, «до основанья, а затем…» Что будет «затем» — это Бартини мог просчитать на собственном опыте. Можно только догадываться, как он сумел свернуть опасные разработки…

…А может, не было никакой угрозы для проклятых буржуинов? И Бартини вырвался из «Бутырок», пообещав лубянским костоломам «чудо-оружие»? Совершенно так же, как Ходжа Насреддин взялся за десять лет обучить осла муллы Корану: «За это время помру либо я, либо мулла, либо осел!» Все диктаторы при известной своей подозрительности поразительно легковерны. «Непонятый гений» показывает впечатляющий фокус — на отвратительной отечественной кинопленке все выглядит совершенно сказочно: «…на больших расстояниях не видно было даже пятен». Бартини выиграл время и пережил всех — Ежова, Берию, Сталина…

…Странная это была жизнь. Его прекрасные самолеты чаще всего не строились, те, что строились — не летали, а которые летали — не шли в серию… Единственный серийный ДБ-240 на фронте знали как «Ер-2» — в честь его заместителя Ермолаева. Золотая россыпь идей будет кормить наших конструкторов и аэродинамиков еще десятки лет — анонимность гарантируется! Гораздо меньше повезло его ошеломляющим физическим идеям. Что еще?.. Десять лет тюрьмы и орден по случаю юбилея — «под занавес».

Бартини почти всегда жил один. Его окружение чувствовало незримый барьер, за который не допускались даже самые близкие друзья. Они втайне удивлялись — что его здесь держит? Умный ведь человек, и жизнь прожил такую, что от иллюзий и следа остаться не должно.