— Хорошо, целитель, — кивнула женщина, намывая руки и сбросив мантию на пол.
Этими чарами целители вызывали родителей своих маленьких пациентов, если те по какой-то причине не являлись в больницу, поэтому потеряться ребенку в мире магии было можно, конечно, но достаточно сложно.
Все, что осталось от биологических родителей у Лайзы Турпин — это день их смерти. Первой погибла мама, как ей рассказали, а потом уже и папа, хотя обычно должно быть наоборот, но Лайза не осуждала никого. Этот день, который она принципиально называла Самайном, навсегда стал самым грустным днем в ее жизни. Та маленькая, веселая, живая девочка, которая жила внутри стального кокона где-то глубоко внутри Лайзы, в этот день выглядывала наружу, чтобы поплакать вместе с самой Лайзой. Северус Снейп старался отогреть девочку, но у него не особо это получалось, потому что девочка сопротивлялась… Возможно, она боялась подпустить зельевара слишком близко, или же у нее неприятные воспоминания, связанные с мужчинами — Северус этого не знал.
В этот осенний день Лайза убежала в Запретный лес, где просто выплакивала все накопившееся в окружении охранявших ее единорогов. Гордые и сильные волшебные животные не подпускали никого к девочке, только матери стада подошли к Лайзе, чтобы поделиться молоком и утешить ставшую сейчас такой маленькой и одинокой девочку. Хагрид, издали наблюдавший за ребенком, отлично понял, что происходит. Некоторые тайны полувеликан умел хранить насмерть.
Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор лежал в Больничном крыле, где мстительная мадам Помфри лечила его клизмами раздражающего действия, заодно вводя все необходимые зелья, включая рвотное, per rectum[22]. Лечиться Дамблдору совсем не нравилось, поэтому он пытался сбежать, но от медиведьмы сбежать было физически сложно, даже на тот свет, куда Альбус пока не хотел.
Мадам Помфри клятвы целителя не давала, потому что была медиведьмой, что развязывало ей руки. Если бы в Хогвартсе был целитель, то Поппи была бы обязана ему подчиняться и не могла бы назначать лечение, но целителя не было. Зато у медиведьмы был отличный слух, и послушав, что Дамблдор говорит в бреду после удара головой, женщина решила, что такую патологию надо лечить.
— Все-таки как вас зовут? — поинтересовалась Гермиона, убедившись в том, что женщина действительно мать Марии. — И как так вышло, что моя пациентка была совсем одна?
— Меня зовут Марлин, — начала рассказывать женщина, — Марлин Маккинон. Незадолго до Турпинов у меня убили всю семью Пожиратели…
— Пожиратели чего? — удивилась девочка-целитель.
— Это слуги Темного Лорда так себя называли, — пояснила Марлин, обнимая прильнувшую к ней Марию. — Мой жених, Регулус, пропал, едва лишь доченьке исполнилось полгода, а потом исчезла и она. И все эти годы я искала ее, только совсем недавно поисковое заклинание дало отклик, но… Я не очень хороша в чарах, поэтому точно определить не смогла.
— Значит, Мария — волшебница? — уточнила Гермиона, внимательно оглядывая обеих.
— Да, — кивнула Марлин. — Альтаира Мария Блэк, так ее зовут полностью… — женщина упала на колени перед Гермионой. — Спасибо вам, целитель!
— Встаньте, не люблю я этого… Вам есть куда идти? — поинтересовалась девочка, продумывая варианты.
— Есть, — улыбнулась Марлин. — Защищенный дом жениха, он меня примет.
— Хорошо, — кивнула Гермиона. — Учтите, что Марии нужны упражнения, которые мы делали, ей сделали операцию на сердце, поэтому её нужно время от времени осматривать, и не стесняйтесь звать меня.
Когда радостная женщина узнала от дочери, что и как сделала Гермиона, то попыталась заплатить, но девочка отказалась от денег, сказав, что это ее долг. Иногда в Гермионе просыпалось что-то такое, непривычное для Великобритании, поэтому она поступала именно так. Узнав, что у Марии нашлась мама, повеселел и мистер Грейнджер, потому что с родными-то всегда лучше, кому, как не врачу, это знать.
Часть 13
Незадолго перед рождественскими каникулами Гермиона сдавала последний экзамен, который оказался математикой, и, видимо, от нервов решала задачи, используя методы высшей математики, поставив принимавших экзамен в тупик. Во-первых, далеко не все слова, написанные двенадцатилетней девочкой, они поняли, во-вторых — а оценивать как? Пришлось показывать работу девочки профессору лондонского университета, пришедшему в восторг от красоты решений, поэтому комиссия перекрестилась и выставила максимальную оценку, указав, что А-левел по этому предмету сдавать не нужно. Видимо, сработало чувство самосохранения.