Она в один миг оказалась у стола, бросилась на колени перед Горнянчиным, схватила его руку и расплакалась.
— Тоганича! — изумленно прошептала Светлана, а Янек смущенно гладил девушку по голове, уговаривал ее:
— Ну полно, полно… перестань же…
— Ах, дядюшка. Ах, если бы вы знали… — причитала девушка.
Горнянчин с большим трудом повернул к себе залитое слезами лицо девушки.
— Что ж такое стряслось у вас? Уж не корова ли пропала? — гадала Светлана.
Тоганича расплакалась еще сильнее. Не на шутку встревожившись, Горнянчин потряс ее за плечи.
— Да говори же! Мамку убили, отца? Или обоих?
Но это не подействовало, и долго нельзя было добиться от нее толку. Тогда Янек строго прикрикнул на девушку, и она, продолжая плакать, замотала головой:
— Нет, с родителями ничего не случилось.
Янек и Светлана вздохнули с облегчением.
— Так в чем же дело? — уже спокойнее спросил Горнянчин.
Но девушка снова залилась плачем, лишь выдавила из себя одно слово:
— Помарыня… Помарыня…
— Помарыня?.. — вспоминала Светлана. — Это тот парень из Липтала, который учился на священника?
Да, дело было в нем. И когда Тоганича выплакалась, она рассказала о своем горе.
Помарыня, как и Тоганича, был родом из Ратковой долины. Они с Тоганичей росли по соседству, в детстве вместе играли. Дворы их разделял забор, впрочем, даже не забор, а прогнивший низкий плетень, заросший крапивой, у которого они подолгу простаивали, уже когда подросли. Мать Помарыни умерла, а перед смертью она высказала желание, чтобы мальчик посвятил себя церкви. Когда он окончил школу, отец отдал его в семинарию. Тяжело молодым тогда было разлучаться еще и потому, что никто не знал об их детской любви. Но делать было нечего — пришлось парнишке отправиться в семинарию. Отец между тем нашел себе молодую жену, взял в приданое хозяйство в Липтале и переселился туда. Помарыня мог видеться с Тоганичей только в каникулы. И вот этим жарким летом, в самый разгар войны, между ними произошло то, что рано или поздно должно было произойти… Помарыня, правда, после каникул вернулся в семинарию, старался перебороть себя, но уже не смог. Тогда он сбросил сутану, удрал из семинарии, а вчера вечером явился домой. Отец рассердился и потребовал, чтобы он возвратился в семинарию. Помарыня наотрез отказался, и отец, рассвирепев, отстегал его кнутом на глазах всего Липтала и выгнал из дому.
Янек расхаживал по комнате. Поникшая Светлана сидела сложив руки на коленях.
— Бедная покойная Марина! Сын-то обманул ее! — сказала Светлана со вздохом.
Тоганича перегнулась через стол, широко раскрыв глаза, платок сполз ей на плечи.
— Тетушка, что вы говорите? Значит, и вы тоже?..
И она снова заплакала.
— Хватит болтать! — прикрикнул Янек на Светлану.
Он подошел к девушке, погладил ее по блестящим черным волосам.
— Правильно сделал, что убежал! А ты не реви, радуйся этому, невеста!
— А что с ним теперь будет, дядюшка?
— Где он?
— Всю ночь бродил по лесу вокруг Ратковой. Не знал, то ли вернуться к отцу, чтобы уломать его как-нибудь, то ли пойти к нашим и повиниться во всем… Да он тут, у вас во дворе.
— Что? Во дворе?
Это было так неожиданно, что Янек даже рассмеялся. Атмосфера разрядилась, все почувствовали облегчение. Тоганича улыбнулась сквозь слезы.
Горнянчин распахнул дверь настежь и весело крикнул:
— Помарыня! Заходи давай, мы тебя не съедим.
Помарыня сидел на траве под грушей. Он встал и, ссутулившись, побрел к дому, промокший и усталый. Вид у него был как у побитого щенка.
— Ну, заходи, покажись, жених, — приветствовал его Горнянчин.
«И не видный же ты, парень!» — подумал Горнянчин, рассмотрев его вблизи: молодой, а волосы редкие, да уже и лысеть начинает, глаза бесцветные, как у снулой рыбы, взгляд невыразительный, беспомощный… Нет, он не в Марину. Марина была гренадер-баба, язык как бритва, и вот надо же так — парня все зовут только «Помарыня» — оставшийся после Марины, — позабыли даже его настоящее имя. Тоганича по сравнению с ним как искорка, как уголек! Да что толку — ведь сердцу не прикажешь! Тебе он не нравится, а она с него глаз не спускает, может, именно из-за этой его беспомощности. В таких делах не разберешься.
— Садись поешь с нами, — сказала парню Светлана, видя его смущение, и поставила на стол тарелку.
Горнянчин подумал, что потом он расспросит парня про семинарию, про всю ту ерунду, которой забивали ему там голову. А сейчас не время.
— Гм… что же с тобой делать, парень? — размышлял он вслух.