— Живой.
Папрскарж был без сознания, но, когда они стали осторожно поднимать его, пришел в себя.
— Вы ранены? — участливо расспрашивал Вибог.
Папрскарж стал ощупывать себя, дотронулся до головы, и рука сразу окрасилась кровью. Пуля задела кожу на виске.
— Пустяки! — произнес Папрскарж. Однако ему снова стало плохо, и он не смог встать.
Граховец пополз к русским посоветоваться. Трудная ситуация: за спиной — немцы, а вниз идти далеко. Папрскарж не дойдет. Решили, что Вибог отведет его обратно к овчару — это все же ближе.
Пригнувшись к земле, то и дело отдыхая, Вибог и Папрскарж снова перебрались на моравскую сторону. А вот и шалаш.
Овчар сразу открыл, даже не пришлось стучаться. Он промыл и перевязал Папрскаржу рану, уложил его спать на лохматой бурке.
— Глотни-ка, — сказал он, протягивая Папрскаржу бутылку с самогоном.
Папрскарж послушался, глотнул и через минуту уже крепко спал.
Граховец благополучно доставил русских в штаб на Штявник. А когда на рассвете он снова перешел границу, то увидел, что овчарки с Вольной Воли уже выгоняют овец из загона.
— Мы с тобой подождем на улице, Йозеф, — сказал Руда Граховец, отходя с дороги в тень развесистых каштанов.
Папрскарж прислонился к старому потрескавшемуся дереву.
Двое их спутников вошли в домик хозяина табачной лавки Яскульчака. Вечер только наступил, и тот еще не закрыл дверь на крючок.
Горбатый лавочник поднялся. Он сидел за старой швейной машиной, из-под очков на длинном носу смотрели колючие глаза.
— Пан Яскульчак?
— Да, да. В чем дело, господа?..
— Уголовная полиция.
— А-а, пожалуйста, присядьте. — Яскульчак торопливо стал вытирать кухонные табуретки.
— Это вы сообщили нам о Галчане?
— Да, господа, это я, я и моя сестра, — подтвердил Яскульчак. «Галчана забрали позавчера, крышка теперь Галчану», — думал он.
— Сестра дома?
— Нет… Она куда-то вышла. Но все равно, господа, это я, я писал, своей рукой, — тараторил Яскульчак.
— Ладно. Оденьтесь, пойдете с нами.
— Да… да… конечно… Я к вашим услугам, господа.
Он вышел за ними, тщательно запер дверь, подергал за ручку, влез на камень, который стоял у двери, чтобы положить ключ за притолоку.
— В Завадилку, господа? В ответ — ни звука.
— Разве вы не на автомобиле?
И на этот раз ответа не последовало.
Свернули к мостику через Бечву. Тут Яскульчак весь затрясся, и на лице его выступил холодный пот. В конце мостика стояли Граховец и Папрскарж.
— Пан директор!.. — воскликнул Яскульчак, но ему заткнули рот платком.
Яскульчака схватили под руки и торопливо перетащили через мостик. Берег здесь когда-то укрепляли камнями и заливали бетоном, но все это давно развалилось. Легко, как ребенка, втащили они Яскульчака на остаток бетонной стенки.
Один из партизан подпрыгнул и наклонил толстую ветку ольхи. Перекинув через сук конец веревки, он обмотал вокруг шеи Яскульчака другой конец. Потом легонько толкнул Яскульчака вниз со стенки, и мгновение спустя тело горбуна закачалось над речкой.
Метрах в десяти от них вверх по течению послышались ребячьи голоса, смех, визг, всплески воды.
Партизаны быстро прошли через ивняк на мостик и на дороге простились. Спутники Граховеца и Папрскаржа направились вверх, в горы, а Граховец решил проводить Папрскаржа домой.
Папрскарж был взволнован. Перед глазами стоял повешенный Яскульчак.
— Ребятишки увидят его… перепугаются…
Ему хотелось сказать что-то другое. Чувствовал он себя отвратительно.
Граховец взял его под руку.
— Слушай, Йозеф, это ведь не только месть. Люди должны увидеть, что есть еще какая-то сила, что немцы не всемогущи…
Граховец говорил горячо, возбуждаясь все больше и больше. Папрскарж молча слушал.
— Он же доносчик! Похвалялся, что донес на Галчана, а кто знает сколько еще людей на его совести и скольких бы он еще выдал…
— Я понимаю, Руда, я все понимаю… Но прошу тебя, оставь меня сейчас, пожалуйста…
В эту ночь Папрскарж долго не мог уснуть. Он все время видел перед собой Яскульчака, который, скрючившись, как паук, раскачивался над рекой.
5
Как ни старались партизаны сохранить в тайне свое местонахождение, а по округе все же разнеслось, что на Вартовне действует партизанский отряд. Впрочем, Матея это устраивало, потому что при таком положении облегчалась задача установления связи с другими группами Сопротивления. Наладилась связь не только с Липталом, но и с Сенинцами и с группой из Плоштины, да и в Прлове были теперь свои люди. И лишь осторожный Янек Горнянчин опасался, что к добру это не приведет, хотя и признавал, что с продовольствием стало легче.