На Вартовну пришел Танечек. Снял свою широкополую шляпу, поклонился всем по старинному обычаю и сказал торжественно:
— Пришел я, чтобы с вами жить. Утратил я душевное равновесие. Тело может стоять на одной ноге, а душа как?
Парней этот мужичок с ноготок с усищами до ушей даже напугал немного. Они знали его, он — их, работали вместе лесорубами, потом даже был он у них чем-то вроде связного — относил в Гоштялкову листовки. Но сказать, что он до конца их человек, было нельзя.
— С чего это вы так вдруг, дядюшка? — первым спросил его Цыра.
— Да так! — отмахнулся было Танечек, но потом спокойно все выложил.
После той истории, когда Ломигнат побил немцев, остался Танечек в лесу один. Продолжал заниматься прежним делом — валил деревья, а старичок Будисков вывозил их, людей-то ведь не хватало. Но все чаще задумывался Танечек, все чаще обращался к священному писанию, а покоя не находил. Когда же до ушей его дошли вести о зверствах фашистов и когда он своими глазами увидел, как страдают праведные люди, принял решение.
Матей почесывал голову. Да и остальные не выразили радости. В те времена у партизан в горах не хватало оружия, продовольствия, и с каждым новым человеком прибавлялись новые заботы. К тому же Танечек и стрелять-то, наверно, не умел, а в проповедниках партизаны нуждались меньше всего.
Только Ломигнат и Янек Горнянчин, давнишние друзья Танечека, знали, чего стоило ему принять такое решение. Янек выслушал его исповедь и улыбнулся житейской наивности этого мудрого толкователя писания. Он подмигнул Лому, но поздно.
— Так. Ну хорошо! А знаешь, Танечек, что тебе, возможно, придется на чужую жизнь посягнуть? Человека убить? — произнес Ломигнат.
— Знаю, Лом!
— Но кто учил меня, Танечек, заповеди «не убий»?!
— Я учил, — признался Танечек. — Но и меня учили, чтобы не убивал я никого из племени, к которому принадлежу. Вспомни, как просил Иона во время бури…
— Помню, — прервал его Лом. — Помню также, как ты говорил, что искупитель мой жив и из праха восстанет…
Танечек молчал. Молчали и остальные.
— Но я, — снова обратился Ломигнат к Танечеку, — я тоже человек из того племени человеческого и вот так для себя решил: не буду, опустив руки, смотреть, как неправедный губит праведного, как злорадствует кривда. Я этому воспрепятствую!
Лом широкими шагами расхаживал по горнице Юращака. Танечек взглядом следил за ним. Вдруг Ломигнат остановился перед ним и протянул руку.
— Если ты действительно пришел к нам, Танечек, то добро пожаловать! Я представляю себе это так: ты просто должен был обратиться в нашу веру.
Однако Танечек руки его не принял.
— Погоди, Лом! Не хули праведных! Не должен был я обращаться в вашу веру. Нас всегда разделяло то, что у вас кумиры, а мы в кумиров не верим. Вы рисуете и в дереве изображаете свое божество, как язычники. Мы рисованных богов не чтим и не верим в них.
Но Ломигнат снова протянул маленькому Танечеку руку и сказал:
— Если нас разделяет только это, Танечек, то я все равно говорю тебе: «Добро пожаловать!»
Они пожали друг другу руки, но Танечек все же закончил свою мысль:
— В писании говорится: «Славить будем на вершине славы своей и выполнять клятву свою».
Широкое лицо Ломигната расплылось в улыбке. Глаза сияли.
— Ну уж это твое дело, Танечек. Поступай как знаешь! Только пусть клятвы твои падут на голову врагов!
И, как бы подчеркивая важность сказанного, Лом ударил громадным кулаком по низкой потолочной балке.
В городе первый снег растаял. Ветер раскачивал затемненные уличные фонари. По мостовой ползли синеватые блики. В Валашском Мезиржичи смеркалось. Улицы безлюдны.