Во все остальном, однако, он остается самим собой — насмешником, провокатором, гением эпизода, дизайнером экстравагантного стиля и, как он сам себя называет, убежденным феминистом Точка зрения женщины — и, нередко близкая ей, позиция гея — преобладает в "Кике". Но это еще и сугубо латинская, средиземноморская точка зрения. Противник мачизма и мужского шовинизма, Альмодовар в то же время чужд ханжеской англосаксонской политкорректности. Когда журналисты интересовались, будет ли политически правильным смеяться над поистине уморительной пятнадцатиминутной сценой изнасилования Кики, Альмодовар отвечал: "Смейтесь, плачьте, уходите из зала, курите, пейте, пукайте, делайте вес, что угодно вашему разуму и телу". Ибо примитивное физическое насилие кажется детской забавой по сравнению с изощренным "новым насилием" камеры-вуайера.
Режиссер сегодня имеет основания заявить: "С течением времени я обнаруживаю в себе гораздо больше морализма, чем я полагал раньше, и даже больше, чем хотел бы иметь".
ЭПИЛОГ. КОНЕЦ СВЕТА ПРОШЕЛ БЛАГОПОЛУЧНО
Сложнее всего в этой книжке было поставить точку. Каждый из 33 сюжетов казался незавершенным, некоторые размывались туманным многоточием или ощетинивались знаком вопроса. Куда-то скрылись из поля зрения Бенекс и Каракс. утомил самоповторами Моретти. Прервал новые съемки и пригрозил уйти из кино Каурисмяки.
А те, что остались? Современен ли Гринуэй? Не исчерпал ли себя Линч? Почему не возбуждает, как прежде, Альмодовар?
Незавершенность процесса, невыявленность его смысла фиксировал каждый очередной Каннский фестиваль — и 49-й, и юбилейный 50-й, и 51-й. Зато 52-й без колебаний расставил точки над "i".
То ли дело в мистике цифр, но в 1999 году — не раньше — стало ясно, что XX век в кинематографе по-настоящему завершился. И ожидаемый "конец света" (хотя бы иллюзорного кинематографического) прошел благополучно.
Такой программы в Канне не было уже лет тридцать. Как будто стимулируемые ответственной датой, представили на конкурс свои новые работы Педро Альмодовар, Джим Джармуш, Дэвид Линч, Чен Кайге, Такеси Китано, Атом Эгоян.
Добавим сюда Питера Гринуэя и Лео Каракса: хотя их фильмы и разочаровали, все равно это был уровень звезд мировой режиссуры. К концу фестиваля в его усталом организме стало накапливаться напряжение. Всех что-то раздражало: голливудскую прессу — что Канн увлекся эстетским арт-кино, дистрибьюторов — что оскудел рынок, критику — что фильмы слишком длинные, публику — что нет суперзвезд.
Но умудренный Жиль Жакоб, художественный директор фестиваля, хранил олимпийское спокойствие. Он парировал все упреки, говоря о том, что при таком эксклюзивном составе конкурса ему не нужны ни большой Голливуд, ни звезды — тем более что сливки американского независимого кино он в Канне так или иначе собрал. Жест Жакоба был воспринят как вызов голливудскому "мейнстриму".
Однако скандальный финал фестиваля стал вызовом и самим культовым режиссерам: никто из них, за исключением Альмодовара, не был награжден ни одним из призов. Это резко переменило систему ориентиров на пороге нового века и поставило жирную точку над кинопроцессом старого. Жакобу помог это сделать председатель жюри Дэвид Кроненберг.
Бывало и раньше: читая список имен авторов, заявленных в каннском конкурсе, киноманы облизывались от вожделения. А потом они же разочарованно зевали на провальных фильмах знаменитостей. Но в итоге все те же знаменитости получали призы "за выслугу лет". Не то случилось в этом году.
Пускай Гринуэй, увлекшись своими эротическими грезами и вообразив себя новым Феллини, сделал скучный, умозрительный и абсолютно асексуальный опус "8 1/2 женщин".
Пускай Каракс затратил массу денег, фантазии и соорудил впечатляющие декорации, чтобы снять "Полу Икс" — вымученную драму о кризисе буржуазного художника.
Остальные великие предстали в самом лучшем, и уж во всяком случае, "фирменном" виде. Не только себя, но и всех остальных превзошел Альмодовар.