- Значит, всё это было ложью. Ирина сказала, что нашла справку – выписку из роддома. Моё ребёнок родился живым. Живым! Только справка очень старая, затёртая, и она не могла прочесть пол младенца, который родился доношенным, три с половиной килограмма и пятьдесят сантиметров. И у него не было уродств.
- Медина.
- Марсель. Ради бога! Ты видел отца в тот день. Каким он вернулся из роддома? Что говорил? Это важно, брат!
Старик пожал плечами.
- Да он не вернулся. Было уже поздно и он ночевал в городе, и приехал через два дня, когда решил все вопросы с твоим лечением.
У Медины слёзы на глаза навернулись.
- Так он не сразу вернулся? Значит, это правда. Он забрал моего малыша и куда-то увёз его. Куда? Кому он мог отдать моего ребёнка?
- Медина, я понятия не имею, и даже мысли не допускаю о том, что папа мог так поступить. Опомнись! Речь идёт о твоём отце. Он не мог.
Она подняла на него яростные глаза.
- Мы оба знаем, что он способен на всё. Всю жизнь он только и делал, что ломал всем нам жизни. Ты живёшь здесь как отшельник и работаешь сокольничим, тогда как твоя жена всю жизнь прожила одна только потому, что отец обвинил её в измене тебе.
- Она мне изменила, - глухо сказал сокольничий.
- Не было никакой измены. Мы все тому свидетели. Просто ты слишком сильно любил её и начал выходить из-под его власти, а он не мог с этим смириться. Это он вас развёл. Тебя отправил сюда – изучать полузабытые правила соколиной охоты со своим дядей, а её запер в доме и сам воспитывал твоего сына.
- Медина.
- Если бы она была изменницей, он бы не позволил ей остаться в доме. Послушай, ты добровольно отдал ему своего ребёнка, но я бы ни за что не отдала. Поэтому он объявил его мёртвым, убив этим и меня, и мою веру во Всевышнего. Но теперь всё открылось, и я хочу знать, где мой ребёнок. Сейчас ему должно быть двадцать семь лет. Боже! Может, это Виктор? Он подкинул моего ребёнка жене Феликса и в издёвку назвал мальчика именем моего мужа!
- Не городи ерунды, сестра. Какая ещё издёвка? Да это Феликс первым, а вслед за ним и все остальные назвали детей русскими именами, чтобы насолить отцу и поддержать тебя. Мы не могли делать это открыто, но право выбора имён детям оставалось за нами, и у Феликса появился Виктор, у Рафаэля – Максим, у меня – Аркадий, а у Фаины – Роман. А за нами и все остальные начали называть детей чёрт знает, как, выходить замуж и жениться на чужаках, и семья развалилась и превратилась в настоящий интернационал, который больше так нигде и не реализовался. И всё – чтобы показать отцу, что он неправ. Вот так-то.
Медина сидела молча потрясённая. Оказывается, тогда её братья и сёстры не отвернулись от неё, больше того – они никогда не отказывались от неё.
- Я кстати, очень рад, что освоил эту профессию и остался жить здесь. Это занятие мне подходит, этот образ жизни мне подходит. Я хорошо прожил жизнь, сестра. Я степняк и кочевник, и соколиная охота на фазанов – это промысел моих предков. Ко мне приезжают со всей Европы, чтобы поохотиться. Итальянцы, к примеру, замораживают десятки тушек и вывозят их к себе на родину, потому что мясо наших фазанов очень вкусное и ценное. Я могу гордиться тем, что я делаю.
- Ты остался здесь совсем один, Марсель.
- Даже вы с Аркадием ко мне приезжаете, не говоря уже о братьях и племянниках. Навещали меня и сёстры – Фаина с Ириной, и Элиной. У меня ни разу здесь не была только Эльвира, но у неё семеро детей.
- И её старшему как раз двадцать семь лет, - пробормотала Медина.
- Ты одержимая! Выкинь эту идею из головы. Поезжай домой и займись делами. Но Эдика оставь здесь. Он же ещё не выбрал себе занятие?
- Он подал документы в институт на экономический.
- В который раз?
- Кажется, в третий, и, кажется, опять не поступит. Может, возьмёшь его к себе? Раз здесь так хорошо?
- Может, и возьму. Парень хоть чем-то займётся. А ты лучше посмотри на Дилю. Ты её видела. Прилипла к своему парню десять лет назад, ещё девчонкой. Её проклял отец, кстати, наш двоюродный брат, сын дяди, от неё отвернулись подруги, а этот подлец женился на другой и вовсе не собирается оставлять семью ради неё, но она живёт им одним, как одержимая, как сумасшедшая. Её отправляли учиться – не поехала. Её звали замуж – не пошла. Он приезжает сюда несколько раз в год, и она без стыда принимает его на глазах у всех, а потом живёт среди молчаливого бойкота, общественного отвержения. Её здесь так и называют – Диля Генсек, потому что этот напыщенный индюк всегда снимает им этот домик для блуда. Ты избежала этого позора благодаря нам – мы не позволили отцу окончательно осудить тебя, потому что ты всё же вышла замуж. Я сам говорил ему о том, что у каждого свой путь, и ты свой нашла. Мы позволили тебе идти по твоему пути, Мади, но он ни к чему тебя не привёл. Ты тоже осталась одна, сестра. Я сижу здесь, как сокол на сопке, и всё вижу. Ты не создала семью, не стала счастливой. А сейчас ты и вовсе хочешь всё перечеркнуть ради каких-то призрачных надежд. Успокойся, сестра. Я сожалею о множестве своих ошибок, о множестве ошибок отца. Я вижу, как ошибаются мои братья и сёстры, наши племянники, и я прошу тебя – не ошибись снова. Не тянись за миражом, не вороши прошлое. Не заставляй меня сожалеть о твоей новой боли.