Выбрать главу

– Да, да, Утес, увидимся в раю. – Все, не задерживаясь, свалили, а на Ана девятым валом накатила рвота – жесточайшая, выматывающая, до судорог, до крови. Затем наступила слабость. Резко подогнулись ноги, стремительно надвинулся пол, перед глазами чередой пошли туманные картины. Отец, мать, Анту, Нинти, муркот, еще маленьким, смешным зверьком. Таким трогательным, беззащитным, забавным, вислоухим. С длинными, топорщащимися усами, с розовым сопливым носом, с влажным треугольным языком. Очнулся Ан от боли – что-то шершаво-мокрое, напоминающее наждак, вольно гуляло по его лицу.

«Что за черт!» – Он открыл глаза и непроизвольно вздрогнул, увидел над собой муркота. С жуткими убийственными клыками, огромной пастью и тем самым шершавым языком. Напоминающим наждак. В глазах у зверя светилось недоумение – впервые он наблюдал хозяина таким беспомощным и жалким, похожим на всех прочих бесхвостых обезьян…

– Ну, сука. – Ан трудно повернулся на бок, прищурясь, глянул на часы, и внутри у него все оборвалось. Захолодело, оделось инеем, окунулось в жуткий, беспросветный мрак. Пять минут. Уже пять минут, как все должно было закончиться, а он еще вылеживается себе в луже собственной блевотины. Словно патогенно-токсикозная беременная блядь. А что там, небось, творится в хроноботе? Как чувствуют себя, о чем думают сейчас сидящие там ануннаки? Понадеявшиеся на него, уповающие на его мужество, доверившие ему свои жизни. А он, а он… Стыд, как каленым железом, с головы до ног обжег Ана. Мучительным усилием, сдерживая рвоту, он взялся за гриву муркота, встал и медленно, шатаясь из стороны в сторону, трудно дошел до стены. Глубоко вдохнул, обернулся, глянул муркоту в глаза и, уже повисая всей тяжестью на рубильнике, вспомнил слова отца: «…весь вопрос только как».

Глава 2

– А ну дай-ка руку, – требовательно сказал мужик. – Не ссы. Плохого ничего не будет.

Улыбался он хорошо, искренне, бесхитростно, совсем по-детски.

– Так, значит, говоришь, плохого не будет? – не сразу согласился Свалидор, на мгновение задумался и с вескостью велел: – Кажись, не врет. Давай.

– На. – Бродов подал руку, почувствовал крепкую ладонь и осознал вдруг, что начал видеть мир глазами Номера зэт-восемь. Элитно-патентованного бойца по прозвищу Гвидалбархай, что в вольном переводе со стародорбийского примерно означает «потрошитель». Чужие мысли, впечатления, воспоминания нахлынули на него волной, мгновенно закружили голову, до края загрузили информацией. Собственно, как чужие-то? Уже вроде бы свои, кровные, прочувствованные, пережитые…

Заканчивался месяц Фернимор, последний из Зимней Кварты, и вся империя готовилась встречать великий ежегодный праздник – Ночь Возмужания Президента. Повсюду висели его портреты, в эфире транслировались здравицы, женщины державы в едином порыве вожделения писали ему любовные письма: «О, ты, опора вседорбийского мужества. Да укрепится сила в твоих членах, да умножится сперма в чреслах твоих…»

Да, вся империя готовилась к празднествам, никто не хотел задом в грязь, и Министерство безопасности и нападения было тоже, как обычно, на высоте – в честь гаранта национальной потенции проводило турнир по килболу. Во всех подразделениях прошли отборочные матчи, затем был сыгран второй круг, и вот наконец финал. Апофеоз, восторг, кульминация, с ума сводящее, захватывающее действо. Еще какое захватывающее – на игровом, засыпанном щебенкой поле собрались самые-самые. Пятеро самых сильных, ловких, злых, не боящихся ничего на свете. Вернее, не боящиеся ни кулаков, ни башмаков, ни крепких деревянных дубинок своих противников. В числе этих удальцов и стоял сейчас Бродов – на главном стадионе спеццентра, перед начальственной трибуной. Народу в парад-мундирах собралось изрядно – начальники, командиры, инспекторы всех мастей. Пришел сам Корректор Секретного Направления в компании с Мастером Наставником и Заместителем Обервершителя. Блестела позолота роскошнейших мундиров, подрагивали рога на генеральских башлыках, курились маломерные, разрешенные уставом теллуриевые трубки с экстрактом тринопли. Атмосфера накалялась, все ждали начала. Но вначале, естественно, был общий респект-салют, равнение на знамя и запевание гимна:

Славное отечество…Надежный оплот…Да здравствует воля сугубо народная…Враг живьем от нас не уйдет…

Наконец старший полкан-майор, исполняющий роль арбитра, с силой ударил в гонг, младший обер-капитан, исполняющий роль судьи, пронзительно свистнул, и состязание началось. Резко клацнула пружино-катапульта, взмыло свечкой в небо теллуриевое ядро, и пятерка соревнующихся дружно припустила к месту его возможного падения. Самому сильному и ловкому из них предстояло завладеть массивным шаром, пронести его через все поле и под бешеный рев трибун опустить в судейскую лузу. Легко сказать. А кулаки противников, а башмаки, а их тяжелые отполированные дубинки. А особое устройство шара – обжигающе горячего, выпускающего шипы, наделенного способностью к непредсказуемым маневрам…

Итак, добежали, сориентировались, стали подбираться к ядру.

– Ха, – Бродов увернулся от дубинки, ловко уклонился от пинка и мощно, в темп движению приласкал врага ногой. – Хех.

Хорошо попал, качественно, с чувством, от всей души – срезом толстого тяжелого каблука точно в решетчатую личину. Тут же сократил дистанцию, двинул коленом в пах, бросил на землю подножкой и вырубил трамбующим в дых. Рядом тоже не теряли даром времени – двое сбоку лежали без движения. На ногах пока что оставались только Бродов, амбалистый крепыш из Внутренней разведки да широкоплечий бык из Службы по Налогам. А теллуриевое ядро оставалось пока в одиночестве. Гордом.

– Хурр! – зверем бросился к нему амбал, отшвырнул, страшно выругавшись, Бродова и, свирепо пнув было сунувшегося быка, подхватил, как пушинку, шар. Огненно-горячий, раскаленный, цвета Национального Парадного Стяга Федерации. Задымились защитные перчатки, завоняло горелой эрзац-кожей, ануннаки на трибунах воодушевились, заелозили в приливе чувств подошвами.

– Хурр! Хурр! Хурр!

«Щас будет тебе хурр», – разъярился Бродов, сплюнул, выругался, и они с быком бросились вдогон, да не просто так, а со злым умыслом, стараясь на ходу уязвить друг друга – подсечь, затормозить или уж, если бог даст, вырубить с концами. А амбал тем временем ускорился, наддал, врубил, гнида, полную скорость и быстро увеличивал разрыв, казалось, он прижимает шар не к дымящемуся нагруднику, а к своей голой заднице.

– Ах ты, потрох карпа Ре! – по-тигриному рявкнул бык, вепрем бросился вперед и швырнул свою дубинку в улепетывающего врага, метя ему в третий позвонок. Не попал. Да уж и не надо было – шар в руках амбала неожиданно «сыграл». В боку его обозначилось отверстие, сверкнула реактивная струя, и раскаленное теллуриевое ядро стремительно набрало ускорение. Со всеми соответствующими впечатляющими последствиями: ударом в подбородок нокаутировало амбала, болидом пронеслось над площадкой и мощно, так что командиры вздрогнули, впечаталось в решетку трибуны. А потом гигантским помидором тихонько улеглось на щебенку. Помидором, от которого можно запросто остаться без зубов. Да и без мозгов тоже.

– Хурр! Хурр!

Бык тем временем подобрал дубинку, ловко крутанул ее в руке и, не мудрствуя, по-простому, бросился не к шару – к Бродову. По всему видно – с серьезными намерениями. Чтобы никто больше не крутился под ногами. А Бродов и не стал – поднырнул под руку, зашел за спину и палкой прочертил в воздухе энергичную кривую. Короткую, похожую на запятую. Вернее, мощно поставил точку. Жирную. Все было, как на скотобойне – бык рухнул, как подкошенный, крепкая, вымоченная в воде[8] дубинка плотно впечаталась ему в шею.

– Хурр! Хурр! – воодушевились на трибунах, застучали подошвами, а вот Бродову пока что было радоваться рано – ему предстояло еще загнать этот чертов шар в лузу. Делать это, по идее, было удобнее всего при помощи палки и ботинок, но это только если по идее – дежурный учет-хронометр на информационном столбе наливался багрянцем. Как только он сделается красным, как парадный Вседорбийский герб, то все, пиши пропало – арбитр объявит боевую ничью. А это значит, что увольнения в Город, второго за год пребывания Центре, в реально обозримом будущем не будет. Эх… Требовалось немедленно обмануть судьбу, и Бродов не растерялся, злостно обманул: сдернул свой шипастый, с забралом, шлем, молнией на двух конечностях метнулся к шару и быстренько определил его в крепкий, несгораемый, ударопрочный контейнер. Пусть теперь крутится-вертится, выпускает шипы, нагревает атмосферу и исходит на струю. Плевать. Потом, под истошный топот трибун, Бродов пересек площадку, резко дал по тормозам на левом ее углу и осторожно, с бережением, еще не веря своему счастью, вывалил ядро в заржавленную, врытую в землю до половины бочку. Будто вытряхнул клубок ядовитых, плотно свившихся для спаривания рептогадов. Публика на трибунах неистовствовала, учет-хронометр победоносно желтел, главный арбитр, суровый и торжественный, зачетно ударил в свой долгоиграющий гонг. Предвкушение блаженства в виде увольнения, вояжа в Город и сопутствующих удовольствий до отказа переполнило счастьем душу Бродова. Хурр! Хурр! Хурр! Уж он устроит себе пир в тумане тринопли и предастся разврату в объятиях красоток. Хурр! Хурр! Да ради этого стоило побегать по щебенке…

вернуться

8

Вымачивают для увеличения плотности и веса.