КСТАТИ:
«Видение Бога в женщине является самым совершенным».
Ибн-аль-Араби
Большинство мусульманских поэтов и писателей были членами суфийских братств и орденов, что само по себе, конечно же, не случайно, учитывая особенности их мировосприятия.
Представляется невообразимое: партийный функционер советской поры обращается к писателям: «Товарищи суфии! Что ж это такое происходит, в самом-то деле?! Что вы такое себе позволяете, в конечном итоге?! Ведь вы должны писать для народа, а народ ни черта не понимает в вашей писанине!» Один из суфиев задает вопрос из зала: «Кого именно словоохотливый господин считает народом?» Функционер с достоинством отвечает, что народ — это те, перед кем в долгу писатели, художники, композиторы, инженеры, врачи, ученые… Он увлекается перечислением должников, суфии его подзадоривают с самым невинным видом, и в конце концов выясняется, что те, перед кем в долгу писатели и т.д., ни кто иной, как люмпен-пролетарии, совершенно бесполезное для общества, но очень полезное партии отребье, которое не то что народом, а вообще людьми назвать как-то стыдно… Но функционеру не стыдно, и он продолжает настаивать на своем. Тогда один из суфиев решительно замечает: «Такими требованиями вы, господин, подрываете общественный порядок. Почему? Да потому, что если те, чьи интересы вы защищаете, поймут нашу, как вы говорите, „писанину“, поймут, разумеется, буквально, то некому будет улицу подмести, не говоря уже ни о чем другом. Почему? Объясняю: при отсутствии внутренней свободы внешняя свобода подобна гранате „Ф—1“ в лапах орангутанга. Что, и это не понятно? Тогда возьмите в правую руку свой партийный билет и подойдите к зеркалу…»
КСТАТИ:
«Нечестив не тот, кто устраняет богов толпы, но тот, кто применяет к богам представления толпы».
Эпикур
Членами суфийских орденов могли быть и богатые аристократы, и странствующие нищие (дервиши), так что поди определи, кто из них народ, а кто у него в долгу… К счастью, в те эпохи такие вопросы не ставились из-за очевидной бессмысленности.
Персидский суфий Низами писал: «Во рту поэта спрятан ключ от сокровищницы».
Усложненный язык служил суфиям средством защиты от вульгаризации их творчества, а также от обвинений в ереси или антиобщественной деятельности.
В отличие от официальных мусульманских учений, суфийским трактатам присущ повышенный интерес к человеку и его внутреннему миру, к порывам и извивам человеческой души, к стимулам и мотивам поведения.
КСТАТИ:
«Есть три формы культуры: мирская культура, или просто накопление информации, религиозная культура, смысл которой заключается в исполнении определенных установлений, и культура избранных — саморазвитие».
Худжвири, суфийский Мастер
Уже который век не умолкают споры вокруг творчества суфийских поэтов, в частности Гафиза и Омара Хайяма, которых одни считают религиозными мистиками, другие — раскрепощенными гедонистами. Учитывая особенности исламской культуры Средневековья, можно примирить спорщиков тем очевидным обстоятельством, что в суфийском творчестве совершенно естественно уживаются эти два, казалось бы, взаимоисключающих начала, потому что именно эти начала и образуют сущность человеческой личности. Эти два начала, аскетизм и гедонизм, пронизывают творчество практически всех суфиев: и Саади, и Амира Хосрова, и Дехлеви, и Руми, и Джами, и Шабустари, и Навои…
АРГУМЕНТЫ:
Аль-Аша
Ибн-Сина
Омар Хайям
Джалалладдин Руми
Значительная часть историй из всемирно известной «Тысячи и одной ночи» имеет явно выраженный суфийский подтекст, очень тонко переданный в английском переводе Ричарда Бартона (XIX век). К сожалению, русский перевод в гораздо меньшей мерс передает этот неповторимый вкус и аромат…
В английском переводе мир увидел и такой шедевр арабской литературы, как «Сад услаждения душ», написанный Шейхом Нефзави.
«Восславим Аллаха, — пишет Нефзави в предисловии к своему произведению, — который заключил величайшее наслаждение мужа в расселине женщины и поместил родник радости женщины на конце дротика мужчины!»
Иллюстрация к «Саду» Шейха Нефзави. 1850 г.
«Сад» представляет собой художественно-философский трактат о чувственной любви. Безусловно, его автор был хорошо знаком и с «наукой любви» Овидия, и с китайскими сексуальными руководствами, и с «Камасутрой». Влияние этих источников можно ощутить, читая «Сад», но не более, чем влияние. Произведение Нефзави абсолютно оригинально и самобытно, а темы, которые оно отражает, хоть и являются общими для всех подобных трактатов, но раскрыты они с таким терпким очарованием, какое присуще только арабской, и никакой другой, поэтике.
«Сад услаждения душ» состоит из двадцати глав, каждая из которых посвящена определенной теме. Например, первая глава, названная «О мужчине, достойном похвал», содержит подробное описание типов мужчин, обладающих высокими моральными и физическими качествами, способными привлечь внимание женщин и вызвать уважение у мужчин,
…Как-то один из моих коллег заметил, что произведения литературы вообще не следует упоминать в трудах по истории, иначе, как он сказал, «эта похабщина — „Декамерон“ — будет восприниматься читателями на уровне исторического события». Я как можно более спокойно ответил ему, что «Декамерон» и есть событие, причем величайшего масштаба, а вот какой-нибудь военный поход со всеми сопутствующими ему мерзостями, а главное — не имеющий ни малейшего смысла, является компетенцией не столько историка, сколько психиатра, занимающегося проблемами некрофилии. Коллега — сын ну очень ответственного партийного работника — нахмурил брови и сказал, что этак можно все наши завоевания отнести к компетенции психиатра.
— Если вы имеете в виду не защиту родины, а именно завоевания, то — бесспорно, — пожал я плечами. — Между прочим, кому сейчас принадлежит Берлин?..
Но вернемся к «Саду услаждения душ». Следующая его глава посвящена женщинам, заслуживающим похвалы. Автор описывает положительный идеал женщины, которая «восседающая, она — арка; лежащая — схожа с пуховой периной; стоящая — древко знамени. При движении формы ее выделяются под нарядом. Она говорит и смеется нечасто и никогда — без причины…»