Марцелл отдает приказ своим войскам отступить от стен Сиракуз, но вскоре, как говорится, для очистки совести, предпринимает попытку нового штурма, рассчитывая на то, что метательные машины Архимеда будут бессильны на близком расстоянии, в так называемой «мертвой зоне».
Но не тут-то было. На штурмующих опускались бревна с железными остриями, их лестницы далеко отбрасывались от стен с помощью выдвижных рычагов, а из сотен узких бойниц вылетали стрелы, камни и метательные диски, сея ужас и панику.
Марцелл отступает в глубь острова, покоряя один сицилийский город за другим, но через некоторое время вновь возвращается под стены Сиракуз, не оставляя своих первоначальных замыслов, но не представляя, как именно их воплотить в жизнь.
На помощь ему приходит случай, как это всегда бывает, когда реальные шансы объективно равны нулю…
КСТАТИ:
«И еще довелось мне увидеть под Солнцем — что не быстрым — удача в беге, не разумным — богатство, не храбрым — удача в битве и не мудрым — хлеб, и не сведущим — благословенье, но срок и случай постигает всех».
Соломон Мудрый
В ходе переговоров относительно выкупа за одного взятого в плен уроженца Сиракуз Марцелл совершенно случайно замечает опытным глазом слабое звено в системе крепостной обороны, ну а дальше… дальше жители Сиракуз справляют праздник в честь богини Дианы, в разгар которого римляне захватывают почти незащищенную башню, ну а там уже самые хитроумные машины Архимеда были ни к чему…
Потом говорили, что Марцелл плакал при мысли о том, что сотворят с этим прекрасным городом солдаты, которые требовали разрешения на грабеж и уничтожение его. Что до уничтожения Сиракуз, то Марцелл клятвенно пообещал казнить каждого, кто будет замечен в активности такого рода, а вот грабеж и захват рабов пришлось разрешить, следуя стереотипам тогдашнего массового мышления. Он, правда, строго запретил убивать, насиловать или обращать в рабство свободных жителей Сиракуз, так что можно предположить, будто римские солдаты не очень зверствовали в захваченной ими жемчужине Средиземноморья.
Но имел место один случай, который свел на нет все боевые победы и римлян, и греков, и кого угодно из желающих оставить подобный след на страницах Истории. Марцелл приказывает одному из своих ординарцев отыскать Архимеда и привести к нему для беседы. Ординарец быстро обнаружил жилище ученого и его самого, увлеченного решением математической задачи и, по обыкновению, отрешенного от всех прочих реалий бытия. Что говорить, если он, принимая ванну и совершенно неожиданно открыв при этом понятие водоизмещения, выбежал на улицу с криком «Эврика»! («Нашел!») И это не единственное подтверждение его отрешенности, так что ничего нет удивительного в том, что Архимед, мельком взглянув на вошедшего воина, сказал, что примет его предложение, но только после решения задачи. Римлянин отреагировал так, как и следовало от него ожидать: он обнажил меч и убил этого ненормального умника. Только и всего…
Согласно другой версии, Архимед сам направлялся к Марцеллу, неся модели машин и инструменты, но был встречен солдатами, почему-то решившими, что он несет золото.
Так или иначе, но все историки сходятся на том, что Марцелл был крайне опечален смертью Архимеда, назвал это убийство святотатством и приказал немедленно отыскать родственников ученого, чтобы выплатить им компенсацию.
Смерть Архимеда весьма символична: она сыграла роль модели греко-римских отношений той эпохи.
Римляне не только воспользовались изобретениями великого грека, они вывезли из Сиракуз все шедевры греческого искусства, и Рим — до того времени всего лишь казарма, украшенная разве что окровавленными доспехами, — вдруг превращается в галерею, где выставлены произведения изящных искусств и где суровый прагматизм склоняется перед легкомысленной эстетикой и капризной роскошью.
В Риме началась мода на греческую изысканность, но мода эта, разумеется, охватывала лишь сугубо внешние проявления, да и то в отдельно взятых сферах бытия. В целом же Рим оставался Римом, символом которого вполне можно было бы признать того солдата, который убил Архимеда.
КСТАТИ:
След Архимеда в Истории едва ли представляется возможным оценить по достоинству. Можно лишь сказать, что он оправдывает существование многих и многих поколений. В частности же можно отметить, что этот человек разработал методы исчисления поверхностей различных фигур, принципы теоретической механики и гидростатики. Он построил действующую модель небесной сферы, которая после его гибели была вывезена Марцеллом в Рим, где в течение нескольких веков демонстрировалась как чудо. Он построил также гидравлический орган, считавшийся чудом человеческого творчества, прибор для определения диаметра Солнца, водоподъемный механизм (так называемый «Архимедов винт») и многое другое, доступное лишь единицам из сотен миллионов, да и то, наверное, один раз в пятьсот лет…
А Марцелл вскоре погиб в бою с воинами Ганнибала, который приказал воздать ему почести, достойные полководца, но вот похоронить его прах так и не удалось, потому что он был случайно рассыпан. Ганнибал приписал это воле богов. Что ж, возможно, это была расплата за Сиракузы…
Но тогда об этом мало кто задумывался, да и некогда было задумываться: мир велик, а его ведь нужно завоевать, причем весь без остатка…
К берегам Африки отплывает экспедиционный корпус под командованием полководца Сципиона, который в 202 году до н.э. одержит блистательную победу над армией Ганнибала в битве при городе Замы.
Ганнибал, практически утративший свои войска, находит приют сначала в городе Эфесе (Малая Азия), а затем продолжает свои скитания, уклоняясь от нежелательных встреч с наступающими римскими легионами…
КСТАТИ:
В этой ситуации Сципион, получивший прозвище «Африканский», проявил похвальное благородство. После того рокового для Ганнибала сражения он не поставил побежденному ни одного условия, несовместимого с представлениями о чести и достоинстве, а когда они вскоре встретились в Эфесе, Сципион со всей почтительностью уступил Ганнибалу дорогу. Когда же они разговорились о воинском искусстве, Ганнибал первым из великих полководцев назвал Александра Македонского, вторым — Пирра, а третьим — себя, после чего Сципион спросил с улыбкой: «А как бы ты считал, если бы я не победил тебя?» Ганнибал без тени смущения ответил: «Тогда бы я назвал себя не третьим, а первым!»
А вот другой римский полководец, Тит Квинций Фламиний, повел себя совершенно по-иному в отношении былого противника. Совершая довольно успешные операции этой войны, операции, которые вполне соответствовали такому понятию, как «слава полководца» (если не задумываться о таком понятии, как «целесообразность»), Тит Квинций, тем не менее, поставил перед собой задачу, которую можно определить не иначе, как «дикая и жестокая забава». Заключалась она в преследовании и физическом уничтожении Ганнибала, престарелого и больного изгнанника.
В этой задаче есть что-то параноидальное, невольно напоминающее ситуацию, когда после победы над Германией и, соответственно, смерти Гитлера, люди Сталина с каким-то собачьим остервенением разыскивали его родственников, разумеется, не с целью выразить им соболезнование по поводу кончины их брата, племянника и т.п. Зачем? Ведь это же не наследники престола, которые когда-нибудь будут претендовать на реванш, и тем не менее…
И вот, зная, что Ганнибал нашел приют в Вифинии, при дворе местного царя Прузия, Тит Квинций просит сенат уполномочить его на дипломатические переговоры с Прузием (разумеется, умолчав об истинной причине предполагаемой поездки). Прибыв в Вифинию, Тит Квинций сразу же требует казни знаменитого полководца. Прузий, испытавший непреодолимый страх перед Римом и не подозревавший, естественно, о том, что требование Тита Квинция — это всего лишь его личная инициатива, приказывает своей страже арестовать Ганнибала.