Таким образом, Август, трижды возвращаясь к законам о семье во время своего принципата, принял специальные полномочия «куратора нравов». Чтобы разъяснить вышеприведенную цитату, уточним, что законы эти предписывали всем гражданам страны вступать в брак и иметь детей. Люди, Которые не соблюдали их, ограничивались в праве наследования и занятия различных должностей, И, напротив, люди, у которых было трое и больше детей, получали различные привилегии и государственные пособия.
В то же время, в соответствии с этими законами, предписывалось строго блюсти нравы. Отцу давалось право убить любовника дочери и дочь, которых он поймал на месте преступления. Муж был обязан подать в суд на свою неверную жену и ее «сообщника», которые в свою очередь лишались части имущества и высылались на пустынные острова средиземного моря.
Если же муж в суд не подавал, то любой гражданин имел право обвинить его в сводничестве. Все это, по мнению Августа, должно было воссоздать древнюю семью, возродить угасающую pietas и упрочить власть отца и господина.
Законы эти встречали ожесточенное сопротивление среди высших слоев населения Рима, но это и не удивительно, так как они содержали внутренние противоречия. Они были направлены на укрепление власти мужа и отца, но дозволяли государству вмешиваться в замкнутый некогда мир фамилии и уже не муж, а суд карал неверную жену. Это противоречие постепенно все более и более разрасталось и в самом конце существования римской империи привело почти к полной замене власти главы фамилии государственной властью.
Но законы о семье возникли не от сиюминутного желания Августа, в этом была его жизненная позиция. Обратимся снова к Гаю Светонию Транквиллу:
«Особенно важным считал он, чтобы римский народ оставался неиспорчен и чист от примеси чужеземной и рабской крови. Поэтому римское гражданство он жаловал очень скупо, а отпуск рабов на волю ограничил. Тиберий просил его о римском гражданстве для своего клиента-грека — он написал в ответ, что лишь тогда согласится на это, когда тот сам убедит его в законности своих притязаний. Ливия просила за одного галла с податного племени — он освободил его от подати, но отказал в гражданстве, заявив, что ему легче перенести убыток для его казны, чем унижение для чести римских граждан. А для рабов он поставил множество препятствий на пути к свободе, еще больше — на пути к полноправной свободе: он тщательно предусмотрел и количество и положение, и состояние отпускаемых, и особо постановил, чтобы раб, хоть раз побывавший в оковах или под пыткой, уже не мог получить гражданства ни при каком отпущении.
Даже одежду и платье он старался возродить древние. Увидев однажды в собрании толпы людей в темных плащах, он воскликнул в негодовании: „Вот они — Рима сыны, владыки земли, облаченные в тогу!“, — и поручил эдилам позаботиться впредь, чтобы все, кто появляется на форуме и поблизости, снимали плащи и оставались в тогах.
Щедрость по отношению ко всем сословиям он, при случае, высказывал не раз. Так, когда в Александрийском триумфе он привез в Рим царские сокровища, то пустил в оборот столько монеты, что ссудные проценты сразу понизились, а цены на землю возросли; а впоследствии, когда у него бывал избыток денег от конфискаций, он на время ссужал их безвозмездно тем, кто мог предложить заклад на двойную сумму. Сенаторам он повысил ценз с 8 до 12 сотен тысяч сестерциев. А у кого такого состояния не оказалось, тем он сам его пополнил. Народу он то и дело раздавал денежные подарки, но не всегда одинаковые: то по четыреста, то по триста, а то и по двести пятьдесят сестерциев на человека. При этом он не обходил и малолетних, хотя обычно мальчики допускались к раздаче лишь с одиннадцати лет. При трудностях со снабжением он часто раздавал гражданам и хлеб по самой малой цене или даже даром, а денежные выдачи удваивал.
Однако при этом заботился он не о собственной славе, а об общем благе: это видно из того, что, когда горожане стали жаловаться на недостаток и дороговизну вина, он унял их строгими словами: „Мой зять Агриппа достаточно построил водопроводов, чтобы никто не страдал от жажды!“ В другой раз, когда народ стал требовать обещанных подарков, он ответил, что умеет держать свое слово; когда же толпа стала домогаться подарков не обещанных, он эдиктом выразил порицание ее наглости и бесстыдству и объявил, что подарков не даст, хотя и собирался. Твердость и достоинство обнаружил он, когда узнал, что после его обещания раздать подарки много рабов получило, свободу и было внесено в списки граждан: он заявил, что кому не было обещано, те ничего и не получат, а остальным дал меньше, чем обещал, чтобы общая сумма осталась прежней. Однажды, во время сильного неурожая, от которого трудно было найти средства, он выселил из Рима всех работорговцев с их рабами и ланист с их гладиаторами, всех иноземцев, кроме врачей и учителей, и даже часть рабов. Когда же снабжение наладилось, он, по его собственным словам, собирался навсегда отменить хлебные выдачи, так как из-за них приходило в упадок земледелие; но он оставил эту мысль, понимая, что рано или поздно какой-нибудь честолюбец снова мог бы их восстановить. Однако после этого он умерил выдачи так, чтобы соблюсти выгоды не Только горожан, но и землепашцев, зерноторговцев.