И, взяв молоток и инструмент, напоминающий долото, хирург отправился к трупу и стал срубать бугорок, работая, как скульптор над мраморной статуей. Кожа и мышцы мелкими морожеными осколками падали на дно ящика. Скоро в руке образовалось небольшое углубление.
— Ну, кажется, довольно!
Осколки тщательно смели. Углубление смазали иодом, который тотчас замерз.
За окном начиналось уличное движение. У дома стояла уже очередь ожидающих. Двери открыли, и зал наполнился публикой.
Ровно в двенадцать дня сняли стеклянные крышки ящиков, и хирург начал медленно повышать температуру, глядя на термометр.
— Восемнадцать… десять… пять ниже нуля. Нуль!.. Один… два… пять… выше нуля!..
Пауза.
Иней на ресницах Мерэ стаял и, как слезинки, наполнил углы глаз.
Первый шевельнулся Мерэ. Напряжение в зале достигло высшей степени. И, среди наступившей тишины, Мерэ вдруг громко чихнул. Это разрядило напряжение толпы, и она загудела, как улей. Мерэ поднялся, уселся в своем стеклянном ящике, зевнул и посмотрел на толпу осовелыми глазами.
— С добрым утром! — кто-то шутливо приветствовал его из толпы.
— Благодарю вас! Но мне смертельно хочется спать! — И он клюнул головой.
В публике послышался смех.
— За месяц не выспался!
— Да ведь он пьян! — слышались голоса.
— В момент погружения в анабиоз, — громко пояснил хирург, — мистер Мерэ находился в состоянии опьянения. В таком состоянии застиг его анабиоз, прекративший все процессы организма. Теперь, при возвращении к жизни, естественно, Мерэ оказался еще под влиянием хмеля. И, так как он, очевидно, не спал в ночь перед анабизом, то он чувствует потребность сна. Анабиоз — не сон, а нечто среднее между сном и жизнью!
— Кровь! Кровь! — послышался чей-то испуганный женский голос.
Хирург посморел вокруг. Взгляды толпы были устремлены на тело Лесли. На рукаве его халата выступало кровавое пятно.
— Успокойтесь! — воскликнул хирург, — здесь нет ничего страшного. Во время анабиоза профессору Лесли пришлось сделать небольшую операцию, не имеющую отношения к его замораживанию. Как только кровь отогрелась и возобновилось кровообращение, из раны выступила кровь. Вот и все. Мы сейчас сделаем перевязку! — И, разорвав рукав халата Лесли, хирург быстро забинтовал его руку. Во время перевязки Лесли пришел в себя.
— Как вы себя чувствуете?
— Благодарю вас, хорошо! Кажется, мне легче дышать!
Действительно, Лесли дышал ровно, без судорожных движений груди.
— Вы видели, — обратился хирург к толпе, — что опыт анабиоза удался. Теперь подвергшиеся анабиозу будут освидетельствованы врачами-специалистами.
Толпа шумно расходилась, а Мерэ и Лесли прошли в кабинет.
V. Выгодное предприятие.
При тщательном медицинском освидетельствовании Эдуарда Лесли выяснились неожиданные последствия анабиоза. Оказалось, что под влиянием низкой температуры все туберкулезные палочки, находившиеся в больных легких Лесли, были убиты, и Эдуард Лесли, таким образом, совершенно излечился от туберкулеза.
Правда, еще при опытах Бахметьева такая возможность теоретически предполагалась. Но теперь это был неопровержимый факт, блестяще разрешивший вопрос о борьбе с туберкулезом, этим страшным врагом человечества.
Карлсон не ошибся: Эдуард Лесли и Мерэ стали самыми модными людьми в Лондоне, да и во всем мире. Их интервьюировали, снимали, приглашали для публичных выступлений. Астроном, хотя и чувствовал себя теперь совершенно здоровым, тяготился этим непривычным шумом толпы. Он настоял на том, чтобы его вновь подвергли анабиозу до 1933 года.
— Мне надо консервировать себя для науки, — говорил он.
И его желание было исполнено. Его перевезли в Гренландию. И он был первый, опустившийся в глубокие шахты «Консерваториума», как было названо это подземное хранилище для массового замораживания людей.
Зато Мерэ прямо купался в волнах популярности. Он не удовлетворялся публичными выступлениями. Он написал стихотворную поэму «На том берегу Стикса»[1]. Он писал о том, как его душа, освободившись от оков окоченевшего тела, понеслась вихрем в голубом эфире мирового пространства. Она плавала на светящихся кольцах Сатурна. Посещала планеты отдаленных звезд, «где растут лиловые люди-цветы, поющие вечную песнь счастья». Она витала в пространствах четвертого измерения, где предметы измеряются в ширину, длину, глубину и иксату.
«На земле нет подходящего выражения», писал Мерэ и путанно об'яснял условия существования в мире четвертого измерения, «где нет времени», где нет понятия «вне» и «внутрь», где все предметы проницают друг друга, не смешивая своих форм. Он писал о необычайных встречах на Млечном Пути, уводящем за пределы известного нам звездного неба.
1
Стикс — мифологическая легендарная река, через которую старик Харон перевозит на лодке души умерших людей в «Страну Теней».