— Могу вам сообщить приятные новости, — обратился к нему молоденький адъютант, одетый в щеголеватый френч. — Мины наконец прибыли, и полковник приказал приступить на рассвете к минированию всего фарватера у входа в бухту.
Иванчук разговорился с адъютантом. За интересной беседой время пролетело незаметно, и когда Иванчук взглянул на часы, на дворе было уже совсем темно.
Смотритель встал и собрался было проститься с адъютантом, как вдруг в комнату поспешно вошел тот самый офицер, который был назначен к нему на маяк. Покосившись на Иванчука, он подошел к адъютанту и прошептал ему на ухо несколько слов, которых смотритель не мог расслышать.
Улыбка мгновенно сбежала с лица адъютанта. Он оглянулся на Иванчука и нахмурился.
— Прошу вас, обождите минутку, — сказал он изменившимся голосом и направился в кабинет начальника штаба.
Иванчук и офицер, назначенный на маяк, остались в комнате одни.
— Ну, как, мотор на катере починили? — спросил Иванчук.
Офицер молчал.
— Скажите, случилась какая-нибудь неприятность? — снова спросил толстяк.
Офицер холодно поглядел на Иванчука и ничего ему не ответил.
«Однако, малый не из разговорчивых», — подумал смотритель.
Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился адъютант. Он был, видимо, смущен.
— Итак, позвольте откланяться и пожелать всего доброго, — сказал смотритель, протягивая руку адъютанту. — Нам пора ехать. Я думаю, катер уже готов.
— Вы никуда не уедете, — сказал адъютант, слегка потупившись.
— Как?.. Почему?..
— Вы арестованы.
— Я арестован?!..
Смотритель так и застыл на месте с прогнутой рукой и широко раскрытыми глазами.
— За что?.. За что?.. — недоумевающе спросил он.
— Арестованы как предатель! — раздался вдруг взбешенный голос полковника, показавшегося в дверях.
— Как предатель?!.. Я — предатель?!. Но позвольте, позвольте спросить…
— Молчать! — прошипел полковник. — С вами разговор будет короток. Уведите его отсюда! — обратился он к адъютанту и снова исчез в кабинете, захлопнув за собой дверь.
Схватившись за голову, шатаясь, вышел Иванчук на улицу в сопровождении адъютанта. Мысли путались у него в голове: «Предатель… Арестован… Куда меня ведут?.. Быть может, на казнь?..»
Толстяк решительно остановился. Цепляясь за руку адъютанта, он закричал прерывающимся голосом:
— Кого же я предал?.. Когда?.. Скажите мне наконец!.. Скажите немедленно!..
— Вы спрашиваете, кого вы предали? — переспросил адъютант. — А это что?.. Взгляните на это! — он указал в сторону моря.
Яркий сноп белого света вырывался с верхушки далекого мыса. Громадный фонарь на башне маяка был зажжен.
— Маяк… маяк… — лепетал побелевшими губами смотритель. — Но ведь это же не я… не я зажег свет… Я не приказывал этого, клянусь вам!
Вся фигура толстяка выражала протест. В голосе его звучало неподдельное отчаяние.
— Готов поверить вам, но… не в силах ничего сделать, — сказал адъютант. — Мне приказано, и я должен заключить вас под стражу.
— Но что со мною теперь будет?!. У меня жена… дочка…
Адъютант пожал плечами и отвернулся.
— Меня казнят?..
Адъютант молчал. Он хорошо знал суровый неумолимый нрав своего начальника и почти не сомневался в том, что минуты толстяка сочтены.
— Скажите по крайней мере, будет суд надо мной? — продолжал допытываться Иванчук.
— Не думаю… — и глубоко вздохнув, офицер решительно взял смотрителя под-руку. — Идемте!
В тягостном молчании прошли они несколько шагов вдоль улицы. Внезапно что-то прошипело над их головой. Дрогнул воздух. Офицер остановился, и почти одновременно неподалеку от них ярко блеснул желтый огонь. Раздался громкий сухой удар. Зазвенели разбитые стекла.
— Что это?.. — крикнул Иванчук.
Офицер не успел ответить, как один за другим прогудели в темноте невидимые снаряды, и два оглушительных взрыва раздались возле пристани. Не говоря ни слова, адъютант крепко схватил за руку своего пленника и пустился бегом обратно к штабу.
Со всех сторон бежали растерянные люди. Где-то со стороны песчаной косы вдруг раздалась трескотня пулеметов. С моря раскатисто ухали пушки, и один за другим разрывались снаряды над городом.
Едва адъютант и смотритель успели добежать до белого здания штаба, как увидали офицера, поспешно выбегавшего оттуда.
— Красные высаживаются на косе!.. — крикнул он адъютанту. — Сейчас сообщили по телефону… Красный флот входит в бухту. Приказано немедленно отходить.
— Куда… куда отходить?..
— А, чорт!.. Куда хотите!.. Все кончено!..
Блеснула яркая молния. С треском разорвался снаряд, угодивший в крышу здания штаба. С грохотом полетели на землю кровельные листы.
Адъютант невольно пригнулся и выпустил руку своего пленника.
— Стой!.. Ни с места! — тотчас же крикнул он ему.
Но Иванчук ничего не слыхал. Он бежал, бежал, как полоумный. Адъютант схватился было за револьверный кобур, но тут же с отчаянием махнул рукой и поспешно вошел в штаб, из чердака которого уже вырывались огненные языки…
IX. Иванчук решается.
Иванчук задыхался. Сердце бешено прыгало в груди. Ноги отказывались служить, дыхание стало хриплым и прерывистым, в глазах мелькали мутные круги, а он все бежал, не смея остановиться. Он слышал позади себя трескотню ружей, слышал, как рвались снаряды, и ему казалось, что сотни людей преследуют его, чтобы совершить над ним кровавую расправу.
Смотритель уже миновал последние дома. Теперь перед ним высился темный каменистый холм, за которым начиналась беспредельная степь. Собрав последние силы, Иванчук с отчаянной решимостью устремился прямо на холм, цепляясь руками за камни. Он сделал несколько шагов. С грохотом покатились из-под ног круглые камни. Иванчук споткнулся и сразмаху грузно растянулся на откосе. Силы окончательно изменили ему. Он зажмурился.
— Ну!.. Ну же!.. Берите меня! Убивайте! Убивайте же скорее…
Прошло несколько секунд. Никто не подошел, никто не набросился на Иванчука. Он открыл глаза и, осторожно приподняв голову, оглянулся кругом. Луна освещала пустынный холм. Иванчук был один. В городе смолкала ружейная трескотня. Длинный тонкий луч прожектора, светившего с бухты, медленно скользил по белым домикам.
— Неужели… неужели спасен?!. — спрашивал себя Иванчук. Он неподвижно лежал на камнях, глядя в темное звездное небо. С каждой минутой его дыхание и пульс становились ровнее; мысль начинала работать.
Прошло более получаса. Пушечная пальба смолкла. Лишь редкие ружейные выстрелы раздавались теперь в степи к югу от города, и Иванчук понял, что город взят красными, которые теперь преследуют белых, бежавших в степь.
«Маяк! — вдруг вспомнил смотритель. — Кто зажег свет на маяке? Этого никак не могла сделать жена… Магометка?.. Не может быть!.. Красные?.. Неужели они овладели маяком?.. Но если это так, то я не могу теперь показаться на маяке. Ведь я не зажег света, и красные должны относиться ко мне как к предателю. Теперь не белые, а красные схватят меня и казнят!..»
Смотритель крепко задумался. Белые считали его предателем. Красные — тоже. Уж не скрыться ли ему в степи? Но разве это не верная голодная смерть? А жена?.. А дочь?.. Как поступят с ними красные?
Нет, он должен вернуться на свой маяк. Если он сделал ошибку, то он один должен отвечать за свою вину. Ни жена, ни дочь не должны пострадать из-за него. Да, это единственный выход— добровольно явиться к красным, отдаться в их руки и чистосердечно сознаться в своем заблуждении. Неужели не поймут его, не простят?..
Иванчук решительно поднялся на ноги и, отыскав тропинку, медленно взобрался на холм. Вдали, как и всегда, приветливо горел огонь его маяка. Низко опустив голову, с тревогой в сердце, смотритель побрел по степи прямо на далекий огонь.