— О чем это вы все беседуете с желтым джентльменом? — спросил Смитс, бросаясь в шез-лонг.
Тон вопроса, вызвал у Парыгана невольное раздражение.
Он посмотрел на самодовольное лицо собеседника и сухо сказал:
— Я интересуюсь, — существует ли на Бали «коппенспеллен?»
— Охота за черепами? — повторил англичанин. — Насколько мне известно — нет. Но если вы устроитесь в Батавии[15], то вам грозит беда иного порядка. Первым делом вам предложат вопрос, на какие средства вы собираетесь жить в городе или вообще на острове. И если вы не найдете аргумента в виде чековой книжки, то вас отправят назад…
Парыган посмотрел удивленно.
— Престиж белого человека прежде всего, — со смехом ответил на его безмолвный вопрос Смитс.
С потушенными огнями шхуна вошла в маленький залив и бросила якорь в кабельтове[16] от берега. Из непроницаемого сумрака гигантских деревьев доносились до шхуны заглушенные расстоянием шорохи. Пассажир-малаец, облокотившись о борт, напряженно вслушивался в шумы леса.
— Ну что же, почтенный, — хлопнул его по плечу Джафферс, — вот мы и во второй бухте к востоку от Болонга, а я что-то ничего не вижу.
— Сейчас, капитан… — матаец приложил пальцы к губам.
Раздался протяжный модулированный свист.
Через несколько минут под кормой шхуны показался длинный силуэт прау.
За первым ботом вынырнул из темноты второй, еще несколько. Один за другим они подходили к борту шхуны. На палубе появилось несколько малайцев. Без шума и стука из люка поплыли на руках матросов тяжелые ящики. Плавно переходили они на борт и спускались при помощи плетеных веревок на прау.
Парыган с удивлением смотрел на быстроту и дисциплину при выгрузке.
— Огонь в море! — раздался внезапно голос сигнальщика.
— Вижу, чорт возьми! — выругался Джафферс.
Смитс кивнул головой.
— Дело дрянь. Готов поклясться, что судно держит курс на Болонг с Ломбока. По огням — это пароход. Что ему делать в этой глуши?
— Свиданье с мистером Смитсом — не иначе, — раздраженно ответил Джафферс. — Если вы не совсем идиот, то могли бы сообразить, что это голландское дозорное судно.
— Надо до рассвета проскочить к Мадуре, — заметил Смитс.
— Полагаю, что успею, и вы, джентльмены, избежите знакомства с батавской тюрьмой…
— Пустое, Джафферс. Груз сдан, и «кофейники» нам не страшны…
Смитс нервничал.
Капитан с иронией посмотрел на него.
— Жаль, что времена изменились, — сказал он, — а то заболтались бы вы где-нибудь у нока[17].
— Заткните глотку, — рассердился Смитс.
— Выгрузка кончается, — сказал, подойдя к капитану, пассажир-малаец.
Джафферс крикнул:
— С якоря сниматься! Шевелись!
Топот босых ног усилился.
— На кат, на фиш! — отдал следующую команду капитан.
С моря потянул легкий ветерок.
— Скоро рассвет, — пытаясь разглядеть циферблат часов, сказал Смитс. Он поднял голову. Перед ним стоял с плетеным чемоданом у ног Парыган.
— Что это значит?..
— Прощайте Смитс, всего хорошего. Я остаюсь с транспортом.
— Вы с ума сошли, Парыган! А наши расчеты… деньги…
— Пустое, Смитс, — пожимая ему руку, ответил Парыган. Он приподнял свой пробковый шлем, раскланялся и вскочил на борт.
Шхуна ставила паруса. Тяжело закряхтев, «Гордость Океана» вышла в море.
На рассвете следующего дня Парыган был уже на мятежном острове.
Еще издалека его поразила роскошная растительность береговой полосы. Веерные и зонтичные пальмы, кокосы, арек с плодами бетеля, панданусы, ротанги и гигантский многоохватный бамбук образовывали непроходимые дебри.
При приближении флотилии на берегу замелькали смуглые фигуры.
Здесь так же, как и на Бали, поджидали транспорт. В пути Парыган познакомился с Дьелантиком. Он рассказывал ему о положении на острове. Здесь, в Ампенане, небольшом приморском городке, стояла голландская эскадра. Десантный отряд высадился три месяца назад. Сейчас главные силы отряда, около трех тысяч человек, стояли лагерем в большом компонге[18], на полпути к Матараму — столице Ломбока. Военные действия еще не начинались, но голландцы держались настороже.
Случай сталкивал наконец Парыгана с возможностью лицом к лицу стать с ненавистной ему колониальной системой. Его характеру было чуждо бунтарство ради бунта, но он верил в то, что даже при неуспехе восстание является школой, приучающей к дальнейшей борьбе. «Вспышка на Ломбоке, в другом, третьем месте, — рассуждал Парыган, — если и не обрубит щупальцы чудовищного спрута, то все равно приблизит момент окончательного расчета…»