– Держать-то его… занятие для бедных родственников, – кудрявый запустил свободную руку в карман, кинул в рот щепоть семечек, – когда вы брагу без нас за кадык льете. Может, на улицу его вытряхнем, чтобы побыстрее очухался, э? Зараз водой еще окатим, чтоб ускорить это дело. Промаха не будет. Э?
Воропаев, не отвечая, подошел к печке, пошуровал за загнеткой. Подцепил пальцами кусок мяса, выудив его прямо из щей, отправил в рот. Пожевал задумчиво.
– Ить, ленив ты больно, парень. Искореняй в себе этот порок, ибо… – Воропаев поднял глаза кверху, будто к всевышнему обращался, – ибо с этим пороком большого богатства тебе не иметь. Приказали тебе держать, значит, держи! Впрочем, – Воропаев неожиданно махнул рукой, – ладно, волоки его отсюда, шоб избу не кровянил. Не отмоешь пол ить потом.
Стражники поволокли беспамятного Серегу Корнеева в сенцы, а оттуда, в рубашке, окровавленного, неподвижного, – на крыльцо. Потоптавшись, гулко давя подошвами промерзшие деревянные доски, заляпанные клейкими ошмотьями снега, стащили Серегу вниз. Положили на снег вверх почерневшим, залитым кровью лицом.
– Слышь, а он не сбежит отсюда? – поинтересовался молчаливый напарник кудрявого.
– Да ты что? – кудрявый хыкнул по-девчоночьи тонко. – В мороз? Да мы его сейчас водой окатим, он к земле так прикипит, что отдирать потом придется, сам встать в жисть не встанет.
Мороз к ночи покрепчал, гулкий, с мутноватым слюдянистым туманом – туман, впрочем, все равно не смог затянуть небо, – мелкие далекие звезды были хорошо видны, похожи были на рубленое в крошку серебро, рассыпанное целыми пригоршнями, густо, особенно много их сгрудилось над селом. Пурга так и не собралась. Дымы из печей плоско уходили вверх, к далекому крошеву звезд, растворялись там, в невидимой выси. Слышимость в такой мороз добрая, различить можно даже, как бьется сердце у соседа, сидящего за забором в своей избе, и как талдычат о нехватке соли две старушки, встретившиеся на другом конце села. Время от времени слышался пистолетный щелк: один выстрел, другой, третий. А вот кто-то ахнул из трехлинейки, перекрыл все звуки вокруг. Но это не были выстрелы. Трещали, лопались от крутого мороза деревья, стонали в глубоком полумертвом сне своем. В промежутках между этой стрельбой можно было отчетливо разобрать глухое недовольное бормотанье – кропотали, боясь уснуть в такую стужу, птицы, пережидающие лютую ночь в снегу, время от времени высовывали из наста головы, ловили глазами деревенские огни, мечтали о тепле, о лете, о тихих зорях июля и обильной лесной кормежке. Худо птицам в такую ночь.
Кудрявый приволок из избы ведро воды, выкрикнул тонко, разрезая воздух будто ножом:
– Ну-к, связчик, посторонись!
Его напарник проворно отодвинулся от Сереги Корнеева, и кудрявый, опрокинув на лежащего ведро воды, тоже проворно отпрыгнул назад, чтоб капли не попали на него, не прожгли ледяными брызгами обувку. Часть воды угодила в снег и зашипела жестко, зло, стреляя ледяной дробью, будто пролилась на раскаленную до малинового мерцания плиту.
В такой мороз иногда показывают пришлому человеку один местный фокус. Выносят на улицу воду в деревянной кружке – обязательно в деревянной, чтобы ручка к пальцам не прилипала, – и льют ее тоненькой звонкой струйкой на землю. Мороз схватывает струйку прямо на лету, в хрусталь обращает, и на снег вместо капель падают вытянутые, схожие со стеклянными бусинами катышки, обмерзают инеем на лету, лопаются. Кудрявый не раз демонстрировал этот фокус купеческим девкам, приезжающим в гости из-за лесов, с юга, где такие морозы редки, там более мягкая и добрая зима стоит.
Серега дернулся, застонал сипло, долго, рубашка на нем обратилась в жестяную негнущуюся кольчугу, лицо покрылось прочной стеклистой коркой. В гулкой тишине было слышно, как тоненько захряпал, зазвенел битый хрусталь – звон был каким-то рождественским, страшным и праздничным одновременно, кудрявый не сразу понял, что это звук приближающейся смерти, Серега заворочался, стараясь раскрыть глаза, но лед сковал их, прикипел к векам, забил глазницы, омертвил кожу.
– A-а, заворочался, – хихикнул кудрявый, поддел локтем сползающий с плеча карабин, – не нравится такая купель… Не нравится? Будешь теперь наперед знать, что красным быть негоже. – Повысил голос, обращаясь к напарнику: – Хватай его под мышки, поволокли назад в хату. Не то подохнет ранее срока. Воропаев нас тогда без хлеба схарчит.
Они выдрали Серегу из ледяной коросты, тот замычал немо – в коросте, затрещав, осталась рубашка, – с грохотом проволокли по крыльцу, втащили в избу. Опустили на пол.