Она также пыталась отговорить его, описывая силу ветров, которую хорошо знала, когда жила в доме своего отца – Эол был богом ветров и делал все, чтобы мог, чтобы сдержать их.
– Они набросятся вместе, – говорила она, – с такой яростью, что огонь вспыхивает от удара. Но если ты должен идти, – добавила она, – дорогой супруг, то дай и мне пойти тобой, иначе я буду страдать не только от реальных бед, которые ты должен встретить, но и от тех, которые внушают мне эти опасения.
Эти слова тяжелым грузом легли на ум Кеика, и теперь желание взять ее с собой стало не только ее, но и его собственным желанием, но он не мог подвергать ее опасностям моря. Поэтому он отвечал, утешая ее, как только мог, и закончил такими словами:
– Клянусь лучами моего отца – Утренней звезды, что, если судьба позволит, вернусь раньше, чем луна дважды обернется по своей орбите.
Сказав это, он приказал, чтобы корабль был вытащен из укрытия, а весла и паруса установлены на борту. Когда Альциона увидела эти приготовления, она задрожала, как в предчувствии зла. Со слезами и стонами она сказала ему последнее «прощай» и упала без чувств на землю.
Кеик еще бы задержался, но молодые люди уже схватили весла и стали решительно грести против волн сильными и размеренными ударами. Альциона подняла свои сияющие глаза и увидела мужа, стоящего на палубе, машущего ей рукой. Она отвечала на его знаки, пока судно не удалилось настолько, что она больше не могла отличить его фигуру от других. Когда и самого корабля уже не было видно, она напрягала глаза, чтобы поймать последний отсвет паруса, пока и тот тоже не исчез. Потом, вернувшись в свою комнату, она бросилась на одинокое ложе.
Тем временем они вышли из гавани, и ветерок играл среди тросов. Моряки гребли веслами и подняли паруса.
Когда было пройдено полпути или чуть меньше, и наступила ночь, море начало белеть вздымающимися волнами, подул восточный ветер, и начался шторм. Капитан приказал убрать паруса, но шторм этому помешал, потому что при таком шуме ветра и волн его приказ не был услышан. Люди по своей инициативе были заняты тем, что спасали весла, укрепляли корабль, подбирали паруса. Пока они делали, каждый – то, что считает нужным, шторм усиливался. Крики людей, треск вантов и плеск волн смешивались с раскатами грома.
Вздымающееся море, казалось, поднималось до небес, чтобы разбросать свою пену среди облаков; потом, оседая до дна, принимало цвет мели – стигийскую черноту.
Корабль разделял все эти изменения. Он казался диким зверем, который бросается на копья охотников. Дождь падал потоком, словно небеса спустились вниз, чтобы соединиться с морем. Когда молнии на мгновение прекращались, ночная темнота, казалось, усиливала темноту шторма; потом приходила вспышка, которая прорывала мрак и освещала все ярким сиянием. Сноровка пропала, мужество ослабло, и смерть, казалось, может прийти с каждой волной. Люди оцепенели от ужаса. Мысли о родителях, и детях, и поручителях, оставшихся дома, приходили им на ум. Кеик думал о Альционе. Только ее имя было у него на губах, и в то время, как он тосковал по ней, все же он радовался, что ее здесь нет. И тут мачта была разбита ударом молнии, руль сломан, и торжествующие волны, закручивающиеся сверху, обрушились на корабль и разломили его на части. Некоторые из моряков были оглушены ударом, потонули и больше не поднялись; другие – взбирались на обломки корабля. Кеик рукой, привыкшей сжимать скипетр, быстро схватился за доску, зовя на помощь (увы, напрасно) своего отца и тестя.
Но чаще всего на его губах было имя Альционы. К ней устремлялись его мысли. Он молил, чтобы волны вынесли его тело к ней, чтобы оно было похоронено ее руками. Наконец, воды накрывают его, и он тонет. Утренняя звезда была тускла этой ночью. Так как она не могла покинуть небо, то закрыла свой лик облаками.
Тем временем Альциона, не знавшая обо всем этом ужасе, считала дни до обещанного возвращения мужа. Она уже держала наготове одежды, которые наденет он, и которые будут на ней, когда он вернется. Она часто курила фимиам всем богам, но более всего Юноне. Она постоянно молилась за мужа, которого уже не было в живых: чтобы он был спасен; чтобы он мог вернуться домой; чтобы он не увидел никого, кто может любить его больше, чем она. Но из всех этих молитв только последней было суждено исполниться. Богиня, наконец, не могла больше выносить прошения за того, кто уже мертв, и руки, поднимающиеся перед ее алтарем, которые должны бы приносить жертвы на ритуале похорон. Поэтому, позвав Ириду, она сказала: «Ирида, мой верный вестник, иди в царство Сна и скажи ему, чтобы он послал Альционе видение в образе Кеика, чтобы она узнала о том, что случилось».