– Так точно, сэр.
– Что ж, здесь наши пути схожи, лейтенант, – признался я. – Я ведь тоже не ходил в колледж. Если я не выказывал рвения к проповедничеству, какой был смысл учить меня дальше? Так думал мой отец, и не только он. Многие отцы в те годы придерживались подобного мнения. Понимаю, сэр.
Знаете, в чем разница между обычным разговором и допросом? При допросе сильной стороной является спрашивающий; при обычном разговоре – наоборот. Признаюсь: в тот момент мне не хватило сил дождаться, пока заговорит Мидоуз, поэтому я не умолк, а просто сменил тему.
– Слишком просторный экипаж для одного человека, – сказал я, ударив носком сапога по колесу фаэтона.
– Ничего другого под рукой не оказалось, сэр. И потом, мы не знали, есть ли у вас лошадь.
– А что, лейтенант, если я откажусь ехать с вами?
– Решение остается за вами, мистер Лэндор. Вы не состоите на военной службе. К тому же мы находимся в свободной стране.
«В свободной стране». Так он и сказал.
Да, я находился в свободной стране. У себя дома. Справа, в нескольких шагах, чуть покачиваясь, стояла Агарь. За нею виднелся мой скромный домик с неплотно закрытой дверью (уходя, я не удосужился закрыть ее как следует). Внутри меня ждали головоломки, прибывшие с последней почтой, кофейник с холодным кофе, окна, скрытые за старенькими жалюзи, гирлянда сушеных персиков и страусиное яйцо. Оно висело над каминной трубой, а подарил его мне бакалейщик из четвертого района. За домом, возле изгороди, жевал сено мой давний спутник – чалый жеребец по имени Конь.
– Хороший сегодня день для путешествий, – сказал я.
– Да, сэр.
– В такой день можно ехать не торопясь. Это факт. – Я взглянул на лейтенанта. – Но полковник Тайер ждет, и это тоже факт. Полковник говорил вам, что не хотел бы слишком растягивать свое ожидание?
– Если желаете, сэр, вы можете ехать на своей лошади, – с долей отчаяния в голосе ответил лейтенант Мидоуз.
– Нет.
Мое «нет» повисло в воздухе. Некоторое время мы стояли молча. Агарь вновь заходила вокруг фаэтона.
– Нет, – повторил я, когда молчание сделалось нестерпимым. – Я буду рад поехать с вами, лейтенант.
Я посмотрел себе под ноги.
– По правде сказать, я даже рад, что поеду вместе с вами.
Как он жаждал услышать эти слова! С какой поспешностью лейтенант Мидоуз достал изнутри лесенку и протянул руку, чтобы помочь подняться. Руку престарелому мистеру Лэндору! Я замотал головой, показывая лейтенанту, что вполне способен подняться сам. Однако прогулка по холмам сыграла со мной злую шутку: нога попала мимо ступеньки, и я грохнулся прямо на лесенку, больно ударившись ребром. Лейтенант молча подсадил меня и буквально втолкнул внутрь. Я плюхнулся на жесткую деревянную скамью. Мидоуз забрался следом. Привалившись к не менее жесткой спинке, я сказал ему:
– Лейтенант, думаю, нам следует избрать почтовую дорогу. Проезд мимо фермы Хусмана тяжеловат для колес фаэтона. Особенно в это время года.
Его поведение было вполне ожидаемым. Лейтенант замер, потом склонил голову набок.
– Простите меня, лейтенант. Я отнюдь не ясновидец. Все гораздо проще. К упряжи вашей гнедой прицепились три крупных лепестка подсолнечника. Ни у кого нет таких высоченных подсолнечников, как у Хусмана, – они буквально нависают над проездом. Вы заметили желтый налет на внешней стенке фаэтона? Должно быть, вы задели один из его кукурузных стеблей. «Но откуда желтизна?» – спросите вы. Мне рассказывали, что он пользуется весьма необычным удобрением – смесью толченых куриных костей и цветков форзиции[6]. Разумеется, это только досужие сплетни. Какой голландец станет раскрывать вам свои секреты? Кстати, лейтенант, ваши родные по-прежнему живут в Уилинге?
Лейтенант не взглянул на меня. Но я знал, что мои слова попали в цель. Я увидел, как поникли плечи Мидоуза. Затем он яростно ударил по крыше фаэтона, подавая сигнал ехать. Лошадь рванулась с места. Мне показалось: не будь стенок, я бы просто вывалился… Сейчас я усматриваю в этом нечто символическое… упорное желание остаться в своем мире.
Мы достигли вершины холма. Фаэтон повернул на север. В боковом окошке мелькнули мой дворик и величественная фигура Агари, медленно бредущей прочь. Тогда я еще не знал, что вижу ее в последний раз.
Рассказ Гэса Лэндора
2
Там. Та та-та там. Там. Та та-та там.
Мы ехали уже часа полтора; до академии оставалось не более полумили, когда зазвучала барабанная дробь. Вначале просто звук, затем – пульсация в воздухе, проникающая в каждую щель. Я взглянул вниз: мои ноги двигались, подчиняясь отбиваемому ритму. Двигались сами, без малейшей подсказки с моей стороны.
«Вот так тебя учат повиноваться, – подумалось мне. – Это входит в твою кровь и остается там навсегда».
Как и следовало ожидать, барабанная дробь целиком подчинила себе внимание моего сопровождающего. Глаза лейтенанта Мидоуза были устремлены вперед; на все мои вопросы он отвечал односложно и ни разу не шевельнулся – даже когда фаэтон наскочил на камень и лишь чудом не опрокинулся. Лейтенант сидел с видом палача. Признаюсь, были мгновения, когда фаэтон виделся мне тюремной каретой (мой ум все еще не вошел в свое привычное, бодрствующее состояние), а впереди ждала толпа и… гильотина.
Так мы одолели долгий подъем. С востока открылся восхитительный вид на Гудзон. Вода в реке застыла, точно стекло. Я залюбовался ее цветом: дымчато-серым, с матовым блеском. Утренний туман давно разошелся, обнажив противоположный берег, похожий на раскрашенную гравюру. Вдали, смыкаясь с небом, синели очертания гор.
– Мы почти приехали, сэр, – нарушил молчание лейтенант Мидоуз.
Гудзон обладает одним замечательным свойством – он очищает вас. К тому времени, когда мы въехали на Вест-Пойнтский утес и за деревьями мелькнули здания академии… я вполне примирился со своей возможной участью и научился глядеть по сторонам глазами обыкновенного визитера. Вот показалась гостиница Козенса, выстроенная из серого камня и опоясанная верандой. С запада над ней нависали развалины форта Путнам. Холм, на котором стоял форт, тянулся выше, устремляя коричневые прожилки земли прямо к небу.
Было без десяти минут три, когда мы подъехали к караульному посту.
– Стой! Кто едет? – послышался оклик часового.
– Мистер Лэндор в сопровождении лейтенанта Мидоуза, – ответил наш кучер.
– Приблизиться для опознания! – скомандовал часовой.
Он подошел к боковому окошку фаэтона. Я выглянул и с удивлением увидел совсем зеленого юнца. Часовой отсалютовал лейтенанту и собрался было салютовать и мне, но спохватился, разглядев штатский мой облик. Наполовину поднятая рука смущенно опустилась.
– Скажите, лейтенант, этот часовой – из кадетов или из рядовых?
– Из рядовых, – кратко ответил Мидоуз.
– Но ведь кадеты тоже несут караульную службу?
– Да, в свободное от занятий время.
– Стало быть, вечером и ночью?
За все время после отъезда из Баттермилк-Фолс лейтенант Мидоуз впервые удостоил меня взглядом.
– Да, сэр, вечером и ночью.
Мы въехали в расположение академии. Впрочем, «расположение» – не совсем точное слово. Конечно, глазу открылись каменные и деревянные здания, но почему-то каждое из них выглядело неким курьезом среди природы. Казалось: если природе надоест их терпеть, они исчезнут, словно карточные домики. Тем не менее вскоре мы добрались до места, над которым природа была не властна. Я говорю об учебном плацу. О сорока акрах истоптанной земли с проплешинами светло-зеленой и желтой травы и бесчисленными рытвинами. И все это пространство тянулось к северу – туда, где за деревьями скрывались обрыв и излучина Гудзона.
– Равнина, – провозгласил лейтенант Мидоуз.
Впрочем, я и без его пояснений знал название плаца.
Да, на этом пространстве, открытом всем ветрам, кадеты Вест-Пойнта становились солдатами.