Но на скептиков сердито набрасывались:
— А ты уж больно умен! Дурей тебя вся дивизия будет, что ли? Прикрытие есть у нас? Ага! А штабы где? С молитвой по полю бродят. Не, брат: скрозь землю провалились. Давно все в Холме сидят — вот где! — да в фильки дуются, чтобы некому приказывать было. Потому конь околеет, оглобля треснула — сейчас к ответу пожалуйте! А тут причина другая. Тут много округ народу глядит, а в ответе кто будет? Никто! Никто не видал, никто не слыхал. Ищи-свищи, а доказчиков нету: без покаяния на тот свет... Офицерство было настроено не более радужно. Для установления связи мне и ветеринарному врачу Колядкину предписано было отправиться в Холм и там заодно подыскать помещение для парка. С трудом, продираясь сквозь обозную гущу, мы после томительных шестнадцатичасовых безостановочных скитаний, усталые, измученные, добрались до Холма.
Ясное, солнечное утро. В городе совершенно спокойно. Вид спокойных людей и равнодушной будничной жизни раздражает, как грубейшая нелепость и фальшь. Почему-то я вдруг решаю: надо сейчас же запастись перевязочным материалом для части. Являюсь к начальнику санитарной части генералу Попову. Генерал — сухой, длинный, туберкулёзный — почесал за ухом костлявым пальцем и спросил недовольным тоном:
— А свои вы пакеты куда девали? Я объяснил.
— Как? — вскричал генерал, сердито растягивая каждое слово, — вы отдали пакеты вашей части Пултусскому полку? По какому праву? Это какой дивизии полк? Вашей?
— Никак нет, не нашей.
— Так что ж вы... сюда приехали... благотворительностью заниматься? Разве вы не знаете, что индивидуальный пакет выдаётся каждому солдату, как винтовка, как шашка, и никто не смеет отнять у нижнего чина его индивидуальный пакет... Не рассуждать! Вас надо отдать под .суд.
— Но нашим солдатам нужны пакеты.
— Это нас не касается! Приобретайте их за собственный счёт. Да-с... И затем, не угодно ли объяснить, почему вы очутились в расположении Пултусского полка?
Я очень обстоятельно, не жалея подробностей и красок, рассказал генералу о встрече с пултуссцами под Верховицей, об обстреле, которому мы подверглись, о долгих шатаниях между Избицей и Красноставом и о последнем паническом отступлении к Холму. Генерал внимательно слушал и вдруг воскликнул с тревогой:
— Значит, что же, по-вашему, наши войска разбиты?
— Не знаю, в каком положении наши войска, но я передаю вам то, чему был лично свидетелем.
— В таком случае потрудитесь доложить обо всем, что вы только что рассказали, генералу Миллеру. Я его сейчас приглашу.
Вошёл молодой, невысокого роста, очень изящный генерал, румяный, плотный, красивый, с большой сияющей плешью и небольшой чёрной бородкой. Я повторил ему свой рассказ. Генерал Попов нервно дёргался и несколько раз прерывал меня сердитыми репликами:
— Понимаете! А они здесь сидят как ни в чем не бывало. Они понятия ни о чем не имеют!
Генерал Миллер все время мягко улыбался и, постукивая холёными пальцами по столу, приговаривал тихим, спокойным голосом:
— Так, так, слушаю...
И когда я закончил, сказал с той же улыбкой:
— Поезжайте в ставку к его высокопревосходительству генералу Плеве, командующему пятой армией, и скажите, что вас направил к нему генерал Миллер. Доложите обо всем его высокопревосходительству. Только помягче... Понимаете? Без «паники»... Говорите лучше: сумятица, замешательство... Понимаете?..
— Помилуйте, — взмолился я. — Я измучен, устал, вторые сутки без сна и пищи...
— Ничего, ничего, — замахал руками Попов. — Я вам приказываю. Немедленно отправляйтесь. И скажите, что вы явились по приказанию генерала Миллера и генерала Попова.
— Слушаю-с.
На вокзале в ставке меня встретили не особенно дружелюбно и сначала направили в оперативное отделение.
Там на моё заявление, что я должен видеть главнокомандующего Плеве, какой-то щеголеватый капитан небрежно окинул меня взглядом, пожал плечами и молча отвернулся.
Я обратился к писарю, который тихо шепнул мне:
— Вагон впереди поезда.
В вагоне первого класса меня встретил у входа высокий адъютант с холодным бритым лицом и без слов вскинул вопросительно голову. Я процедил сквозь зубы, в душе заранее торжествуя:
— С донесением к главнокомандующему. Адъютант изумлённо переспросил:
— С каким донесением? Откуда?
— С донесением лично главнокомандующему, — отчеканил я.
— Что такое? — уже с раздражением повторил адъютант. — Врач... с донесением... Странно...
К нам подошли два других офицера, пронизывая меня недоверчивыми взглядами. Я выдержал паузу и сказал: