В пятнадцать минут второго я вошла в приемную главного офиса отдела судмедэкспертизы. Бентон Уэсли опередил меня — он уже читал «Уолл-стрит джорнэл», усевшись на кушетку.
— Надеюсь, у тебя в сумочке найдется бутылочка чего-нибудь эдакого, — оживился он при моем появлении. Он сложил газету и потянулся к своему портфелю.
— А как же. Специально для тебя припасла винный уксус.
— Не обращай внимания. Порой мне бывает так паршиво, что я себе представляю, будто в нашем кулере вместо воды — чистейший джин.
— Такое воображение достойно лучшего применения.
— Видишь ли, это единственная из моих фантазий, которую я осмеливаюсь озвучить в присутствии дамы.
Уэсли служил в ФБР — отвечал за работу с подозреваемыми. Его кабинет располагался в другом здании, но там он практически не появлялся. В свободное от разъездов время он преподавал — читал в Национальной академии в Квантико курс по расследованию убийств. Кроме того, он делал все, что мог, чтобы программа немедленного задержания особо опасных преступников не канула в Лету, едва вступив в силу. Одним из нововведений этой программы было создание региональных команд, которые должны были стать промежуточным звеном между главным прокурором и опытными детективами. Уэсли позвонили из полицейского управления Ричмонда после того, как была найдена вторая женщина с удавкой на шее. Марино же совмещал обязанности сержанта полиции и представителя региональной команды, то есть был партнером Уэсли.
— Я пришел пораньше, — оправдывался Бентон уже в коридоре, — потому что прямо от стоматолога. Но ты можешь есть в моем присутствии, меня это не смутит.
— Думаешь, мне кусок в горло полезет?
Свой бессмысленный взгляд Уэсли подкрепил дурацкой ухмылкой.
— Извини. Я забыл, что ты не доктор Кэгни. Он, видишь ли, всегда держит на столе в анатомичке пакет сырных крекеров, и прямо там устраивает перекус. Вот ему кусок в горло лезет в любой обстановке.
Мы вошли в крохотную комнатку, где стояли холодильник, автомат по продаже кока-колы и кофемашина.
— Просто удивительно, как Кэгни до сих пор не подцепил гепатит или СПИД, — заметила я.
— СПИД был бы в самый раз, — засмеялся Уэсли.
Доктор Кэгни, как большинство старых циников, слыл убежденным гомофобом. «Опять педераст, мать его», — ругался он, когда на экспертизу доставляли труп человека, при жизни придерживавшегося соответствующей ориентации.
Я спрятала салат в холодильник. Уэсли продолжал развивать свою мысль:
— Хорош был бы Кэгни, если б подцепил СПИД. Доказывал бы тогда, что он не верблюд.
При первой встрече Уэсли мне не понравился — уж слишком его внешность и повадки соответствовали образу агента ФБР, а я на тот момент имела собственные предубеждения против этих людей. Правильные, несколько резкие черты лица Уэсли, ранняя благородная седина, предполагавшая, что в молодости волосы у него были темные, поджарая фигура неизбежно вызывали ассоциации с определенным типажом из крупнобюджетных боевиков. Уэсли носил дорогие туфли, безупречные костюмы цвета хаки, синие шелковые галстуки с вычурным узором и непременно белые накрахмаленные рубашки. Я никогда не видела его небрежно одетым.
Уэсли имел степень по психологии. Раньше он был ректором высшей школы в Далласе. В Бюро Уэсли начинал региональным агентом, потом внедрился в группировку взяточников, затем его перевели сюда. Теперь Уэсли работает с подозреваемыми. Кого попало в этот отдел не возьмут — человек должен иметь аналитический ум. Мне даже кажется, что одного аналитического ума недостаточно — необходимы паранормальные способности. В общем, сейчас у меня с Уэсли дружеские отношения.
Мы налили себе по стаканчику кофе и, пройдя по коридору и повернув налево, оказались в конференц-зале. Марино, к моему немалому удивлению, уже явился и теперь, сидя за длинным столом, разбирал документы, которые принес с собой в толстом портфеле.