Мадраим умолк, и все кругом молчали. Была глубокая ночь. Даже близкие огневые позиции притихли как бы в предутреннем сне.
— Ну, сержант, — послышался чей-то голос, — теперь прямо на самолете свою полевую почту посылай…
Это сказал пожилой бородатый солдат… Он сидел на нарах и скручивал козью ножку.
— Повезло тебе, сержант, — продолжал он. — Каждый из нас рад твоему счастью. А у меня вот другая судьба… — Голос его дрогнул, из-под густых, мохнатых бровей блеснули гневные искры.
— Всех пожег проклятый Гитлер! А старшенькую дочку Настю на позор в Германию угнал… Разбередили вы меня, солдаты… Сил нет терпеть…
Солдат поник головой. Его широкие плечи вздрагивали от глухих, с трудом сдерживаемых рыданий.
Точно ветром сдуло улыбки с солдатских лиц.
— Слезами горю не поможешь, — успокаивали они товарища.
— Будет тебе, Мирон, крепись!
— Знаю, что не поможешь, — отвечал он, — да вот как вспомню…
Постепенно волнение улеглось и в землянке все стихло. Солдаты спали на душистых ветках хвои.
Не помню, когда легли, наконец, друзья — Мадраим и Андронов. Меня свалила усталость, и я крепко заснул, положив голову на полевую сумку.
Разбудил нас звук, мощный, как труба.
— Подъем! Вставай!
Мне показалось, что я только что уснул.
В двери землянки, на сером фоне рассвета, стоял рябоватыи старшина. Он весело скалил крупные белые зубы и кричал:
— Вставай! Выступаем!
Я вскочил.
Возле землянки солдаты грузили на двуколку мотки проволоки, ящики с аппаратами, шесты для воздушной проводки. Мимо нас, подпрыгивая на кочках и ныряя в глубоких ухабах, проскочили раскрашенные «виллисы» с противотанковыми пушками на прицепе. В одной машине сидели артиллеристы и на ходу ели кашу из котелков.
— Держи крепче! — шутили связисты.
— Приятного аппетита!
— Кушать с нами! — отвечали с машины.
— Да разве вас догонишь?
Лейтенант, командир связистов, не по годам тучный, но очень подвижный, несмотря на комплекцию, увидев меня, спросил:
— Вы, кажется, из газеты, товарищ лейтенант? Вчера начальник штаба сказал мне, что вы будете добираться с нами до передовой. — Он снял фуражку и вытер рукавом высокий лоб с редким хохолком светлых волос. Видно было, что лейтенант уже давно на ногах.
— Сидоренко! Сидоренко! — вдруг закричал он кому-то.
Перед нами, будто из-под земли, вырос веселый старшина.
— Что прикажете, товарищ лейтенант?
— Где вторая двуколка? Сколько же времени грузиться будем?
— Все в порядке, товарищ лейтенант! Вон она где, а люди завтракают…
У высокой кучи хвороста, видимо, заготовленного впрок, стояла груженая доверху двуколка. Вокруг нее сидели и стояли солдаты с котелками, из которых шел ароматный пар.
— Правильно, молодцы! — одобрил лейтенант. И вдруг, надвинув фуражку на лоб, круто повернулся и пошел в в сторону штабной землянки. — Извините, — крикнул он мне на ходу, — я скоро вернусь.
Однако я его не стал ждать. Аппетитный запах гречневой каши потянул меня к полевой кухне.
— К нам, товарищ лейтенант, — услышал я голос Мадраима. Со своим дружком Андроновым он расположился у пенька, на котором дымился котелок.
Тут я узнал, что Андронов сейчас отправляется на розыски своего батальона, а Мадраим — в штаб полка, чтобы получить направление в батальон Абдурахманова. Сержант не мог примириться с мыслью, что попадет после ранения куда-нибудь в трофейную команду; кроме того, ему хотелось быть снова рядом со своим другом Андроновым, первым его боевым наставником.
Тем временем Андронов, положив лист бумаги на твердую стенку фанерного мадраимовского баула, писал письмо.
— Да поешь ты сначала, — уговаривал Мадраим, но Андронов отмахивался и продолжал писать. Мы уплетали кашу. Когда Андронов закончил письмо, содержимое котелка уже исчезло в наших желудках. Мадраим побежал за добавкой. Пока его не было, мы с Андроновым договорились вместе добираться до батальона Абдурахманова.
Через час на лесной полянке никого не осталось.
В раскрытые двери домов, покинутых нами, заползал утренний холодок, за большой кучей хвороста мелкий дождичек заливал следы солдатской кухни. Горячие угли тихо шипели, покрываясь черной коркой. На развилке двух узких лесных дорог мы с Андроновым проводили взглядом последние повозки батальона, который уходил на огневые позиции. С Мадраимом распрощались несколько раньше. Он погрузил оставшиеся подарки на подводу, отправлявшуюся в штаб полка, а сам пошел пешком. Мадраим долго оглядывался в нашу сторону, махал пилоткой, пока лес и кустарники не встали между ним и нами плотной стеной.