Никто не станет отрицать, что мы самая филантропическая нация в мире. Несколько месяцев назад в нашей Стране Чудес было восемь или девять миллионов безработных. Сейчас их число снизилось до миллиона — ниже не бывает. И все потому, что слабоумный Хирохито всадил нам нож в спину. Кое-кто говорит, что мы не должны были этого допускать; это, дескать, преступная небрежность. Другим такой вариант даже нравится, он показывает нас в виде ангелочков с крылышками, которые вовсе не собирались воевать с Японией: наш флот и укрепления должны были только отпугнуть противника. Что в лоб — что по лбу. Я всегда придерживался такого мнения: если уж делаешь пушку, то обязательно, рано или поздно, воспользуешься ею. Я никогда не удивляюсь, если ружье вдруг стреляет. Жду неожиданного, так сказать. А вот что меня удивляет, так это люди, верящие в необходимость изготовлять оружие и расстраивающиеся, когда оно эффективно используется. «В дни мира готовься к войне», — произнес Отец нашей благословенной страны. Он был реалистом, как Сталин сегодня. И не стал избираться в третий раз, пообещав не допустить войны. Он не был дураком. Нет, сэр, он был аристократом, крупным землевладельцем, у него были рабы, а в погребе — портвейн и херес. Народ был так благодарен ему за демократию, что чуть не провозгласил королем. А спустя семьдесят лет в штате Массачусетс, уже тогда славившемся ханжеством, репрессиями и беззаконием, объявился беспокойный субъект, который смекнул, что не все в порядке с правительством Соединенных Штатов. Более того, он имел смелость сказать об этом вслух. Он написал брошюру под названием «О гражданском неповиновении», на которую мы сегодня смотрим как на памятник демократии. Привожу цитату из этого не утратившего своего значения документа:
«Движение вперед — от абсолютной к ограниченной монархии, от ограниченной монархии к демократии — это свидетельство возрастающего уважения к личности. Даже китайский философ был настолько мудр, что рассматривал личность как основу империи. Но разве та демократия, что мы знаем, — высшее достижение в управлении? Разве нельзя сделать еще шаг вперед к признанию и осуществлению на деле прав человека? Государство никогда не станет истинно свободным и просвещенным, пока не научится считать личность высшей и независимой ценностью, откуда черпается сила и мощь самого государства, и не станет относиться к ней соответствующим образом. Я с удовольствием представляю себе государство, которое в состоянии позволить себе быть равно справедливым со всеми гражданами и относиться к каждой личности с тем же уважением, с каким надо относиться к ближнему своему; такое государство не сочтет за труд опекать и тех, кто живет в отдалении и выполняет все обязанности человека и гражданина. Государство, взрастившее такие плоды и собравшее такой урожай, готовит почву для еще более совершенного и славного государства, которое тоже витает в моем воображении, но которое пока не существует».