И Столпцов приехал, и Перевощиков достал ту самую запыленную бутылку раритетного коньяка, которую привез из Франции, где побывал в одноименном городе (то есть городе Коньяк), и которую они с Игорем Анатольевичем накануне уже распили.
И они опять стали пить этот коньяк, с каждой минутой относясь к тому, что произошло, всё легче и легче.
Но тут прозвенел звонок телефона, стоящего на дубовом столе. Это был прямой телефон, не через секретаршу, соединенный с Москвой.
Перевощиков снял трубку:
— Да, Гедимин Львович?
Столпцов насторожился. Гедимин Львович Милозверев — человек, от которого зависели судьбы многих людей, а Перевощиков и Столпцов были при любой раздаче первыми в очереди: Милозверев являлся фактическим владельцем ГОПа и, следовательно, всего Рупьевска.
Милозверев что-то говорил, Петр Сергеевич слушал.
— Обязательно разберусь, Гедимин Львович. Но вы же понимаете… Нет, я не оправдываюсь… Разберусь, конечно…
Положив трубку, Перевощиков сказал протрезвевшим голосом:
— В пятницу вечерним поездом к Гедимину поехал Иванченко. С портфелем.
Столпцов кивнул. Он понимал, с каким портфелем поехал Иванченко.
— В субботу утром, шестого, он приехал и позвонил Гедимину. Но в субботу Гедимин был занят, и они договорились на воскресенье, на седьмое. Улавливаешь? Встретиться в определенном месте и… Так вот, Гедимин сегодня ждал, но Иванченко не приехал. Гедимин в претензии. Ему как раз очень нужны… Ему нужно то, что должен был передать Иванченко. Иванченко нет. Портфеля нет.
— И странно, если бы он был, ведь сегодня-то не воскресенье! Пятое, а не седьмое!
— Я пытался ему объяснить. Но такое ощущение, что Гедимин этого или не знает, или не хочет знать. Воскресенье, пятница, портфель обещали — должен быть. И весь разговор.
Тут в кабинет постучали. Стучаться так к Перевощикову не может никто, даже секретарша. Предварительное общение — только через телефон. Значит — что-то неординарное.
— Да! — крикнул Перевощиков.
Тихо вошел неприметный серый человек. Это и был Иванченко.
— Петр Сергеевич… — начал он.
— Без предисловий!
— Все было нормально. Приехал, позвонил…
— Уже знаю.
— Короче, назначили на воскресенье, я проснулся…
— А портфеля нет?
— Нет. И портфеля нет, и вообще, смотрю, а я дома, хотя заснул в Москве, в гостинице. Чуть с ума не сошел, такой был шок, Петр Сергеевич, — пожаловался Иванченко. — А потом жена объяснила, что сегодня пятница, что я позавчера вечером уезжал, а сегодня ночью она меня обнаружила с собой. В супружеской, так сказать, постели.
— Хорошо, что не в чужой. А могло быть и так: ты просыпаешься, а с вами третий!
— Какой третий?
Перевощиков не стал объяснять туповатому Иванченко нюансы своего тонкого юмора. Он встал, подошел к сейфу, набрал комбинацию цифр, открыл дверцу и достал оттуда портфель.
Иванченко выдохнул, будто вынырнул из водной глубины, сел на стул и начал медленно розоветь. Правда, через некоторое время снова стал нормально серым.
— И что теперь? — спросил он.
— Как что? Опять повезешь!
Столпцов с сомнением щелкнул языком, Перевощиков посмотрел на него.
— А если завтра опять будет пятница? — высказался Столпцов. — Или, того хуже, четверг?
Первощиков не хотел об этом даже думать.
— Не может быть!
— А если все-таки?
— Если, если! Мы обязаны деньги отправить? Обязаны. И отправим. А уж как получится, так и получится. Но наша совесть будет чиста!
И Петр Сергеевич залпом выпил большую рюмку коньяка.
Пыхнул спиртным жаром из своей широкой груди и сказал:
— Может, у меня вкус не развитый, но, честное слово, хоть этому коньяку и тридцать лет, а армянский трехзвездочный приятней!
И достал бутылку армянского трехзвездочного.
В прошлый раз, кстати, ограничились одной бутылкой.
Значит, уже нет простого повторения. Это настроило Перевощикова на оптимистический лад.
— Выпей и ты! — пригласил он Иванченко, хотя до этого считал правилом никогда не выпивать с подчиненными.
Исключая, конечно, такие особые случаи, как свадьба собственной дочери.
Они выпили, повеселевшие оттого, что деньги хоть и не доехали до цели, но оказались целы. Пофантазировали, раз уж мелькнула тема чужой постели, что наверняка кто-то действительно мог заснуть субботним вечером в своей постели, а проснуться пятничным утром в чужой. Или наоборот: заснул в субботней чужой, а проснулся в пятничной своей, подобно Иванченко.