Как и следовало ожидать, через некоторое время дети захотели пить. Стоит поплескаться в море, сразу пересыхает в горле — а они еще и нахлебались соленой воды, так что жажда их была сильнее обычной. Но питья не осталось ни капли. Дети побежали к общественному водопроводу, но смогли высосать из него только теплый воздух с запахом ржавчины.
— Терпите, если не собираетесь идти до Сеула пешком, — ответил бессердечный старший брат ученикам, одолевшим его жалобами. Темой второго урока о бедности старший брат, похоже, выбрал терпение.
А терпеть дети должны были не только отсутствие питья. Старший брат постоянно тянул их к аттракционам, разбросанным вдоль берега. Прокат различных водных приспособлений, крытая футбольная площадка, теннисные столы, игра в бинго… Детям, привыкшим к развлечениям, было невыносимо проходить мимо всего этого. Их изводила еще и эмоциональная жажда.
— Учитель, ну и ладно, пойдем до Сеула пешком. Разок сыграем в футбол.
— Разве нельзя доехать до дома на такси? И там отдать деньги, а? Взяли бы напрокат лодку.
Но старший брат только холодно упрекал детей:
— Подумайте, какая в этом польза?! Пустая трата времени и денег. Во всем виноваты ваши папы-мамы, молча спускавшие подобное. А я не собираюсь из-за ерунды топать пешком сотню ли. И не хочу выводить из себя ваших родителей всякими там такси.
Дети постепенно утомились. И когда они, позабыв и думать о том, чтобы лезть в море, принялись бессильно шататься от лотка с напитками к тенистому дереву и обратно, старший брат, немного смягчившись, спросил:
— Страдаете?
— Да, — ответили хором дети, давно уже бросавшие на старшего брата отчаянные взоры. А тот преспокойно вернулся к поучениям:
— Это и есть бедность. А ведь ваши страдания в большинстве своем происходят от тяги к совершенно ненужным вещам, да и продлятся они недолго. Вы снова вернетесь к благополучным родителям. Но в мире есть люди, страдающие от отсутствия самого необходимого: еды, одежды, жилья… И у этих людей нет твердой уверенности, что когда-нибудь им удастся избавиться от страданий. Что в сравнении с этим ваши пустяковые несчастья?!
— А что, эти люди не могут усердней трудиться и больше зарабатывать? — робко возразил старший калека, будто смутно догадываясь о каких-то сокровенных мыслях старшего брата. Голос последнего тут же похолодел:
— Извечное антигуманное оправдание, выдвигаемое богатыми. Богач — муравей, бедняк — стрекоза. Ленивый, как стрекоза, бедняк, естественно, умирает с голоду, и богач, работающий, как муравей, в этом не виноват, — ты это хочешь сказать?
— …
— Будете утверждать, что любой, стоит только захотеть, может стать богачом, но это вздор. Потому что количество всего в мире ограниченно. Если кто-то возьмет побольше, кому-то достанется поменьше или вообще ничего. Другими словами, благодаря этим самым беднякам ваши отцы смогли разбогатеть. Понятно?
— …
— Никогда не забывайте о них. О бедняках, которые изо дня в день испытывают страдания в несколько раз более тяжкие, чем ваши сегодняшние. Только высокая мораль сможет извинить вас.
— Э-э-э, ну… — не до конца все поняв, старший калека, подавленный серьезностью, с которой говорил старший брат, пробормотал что-то неопределенное. Младший калека с синчхонским идиотом поддакнули.
Только к вечеру старший брат купил им две бутылки ситро.
А младший всю вторую половину дня — за исключением редких моментов, в которые к нему подходили старший брат и дети, — отчаянно скучал. Вообще-то младший брат собирался занять часы одиночества чтением попавшего ему недавно в руки труда по французской поэзии. Полный амбиций совместить в себе впоследствии поэта и критика, он купил это издание на английском языке, приготовившись все лето проходить в единственных демисезонных брюках.
Но занятое младшим братом место под деревом оказалось не слишком подходящим для чтения. С открытой сцены шагах в двадцати от него вдруг донесся грохот. Спокойно тут было, судя по всему, только в обеденные часы.
Младший брат сразу обратил внимание на разнообразие цветов кожи мужчин и женщин, поднимавшихся на сцену под громкую музыку. Видимо, кто угодно мог, заплатив деньги, там потанцевать, и вот неожиданно светлая кожа перемешалась с темной. Подтянулись, наверное, американские солдаты в увольнении. Люди на сцене начали раскачиваться, будто их обуял какой-то дух.
«Удивительно! И это в такой душный день под жарким солнцем», — подумал про себя младший брат при виде их залоснившейся кожи. Но с течением времени его удивление сменилось неприязнью. Извивавшиеся танцоры напоминали покрытых слизью пресмыкающихся, а нескладные фигуры соотечественников, несмотря на численный перевес, почему-то производили впечатление случайно затесавшихся среди американских солдат.