Этим безобразным жанром и безобразным явлением исследование в искусстве ты занимаешься вовсе не безобразно. Это действительно литература и очень часто высокая литература! То есть ты занимаешь узкую нишу какую-то. У тебя театр катастроф, это землетрясение, атомная война, змеи, инцест, убийства. Либо это перепев сюжета "Уж и Сокол" из Горького... и это тоже какая-то узкая ниша. У тебя театр ужасов! Это совершенно очевидно, потому что пьеса, которую мы начинали репетировать, это театр ужасов. Но это тоже особая марка театра ужасов! Она не вписывается в новую конъюнктуру. Сериал - это новая конъюнктура. И жалкие попытки создать театр ужасов - это жалкие попытки создать театр ужасов. У тебя действительно лежит достаточно большой массив в этом узком как бы жанре, эти произведения ждут своего часа и своего режиссёра и своих актёров. И у меня вот какой вопрос... и я знаю, кстати, что ты очень хорошо идёшь в этом смысле на Западе. Я видел это: тебя приветствуют и как актёра, и как автора, это созвучно многим их проблемам, и они более чем здесь у нас способны оценить это. Чего не хватает нашему театру, чтобы твои пьесы всё-таки прозвучали, состоялись и дошли до зрителя?
СШ. Помните старинную театральную шутку? "Что бы вы хотели поставить в нашем театре?" "Фингал под глазом главного режиссёра!" (оба смеются.) Чего не хватает? Мозгов не хватает!
ВФ. Но это всё-таки лишь частичный ответ на вопрос. А на самом деле? Я говорю не про организационную сторону дела, а про сущностную... Чего недостаёт внутри театрального организма для того, чтобы он попробовал реализовать эти пьесы? Они всё-таки интересные.
СШ. Ну, наверное, всё-таки понимания не хватает. Вы начали говорить, что всё черно, что всё мрачно, но знаете, при всём при том назвать себя чернушным автором я не могу никак. Мне представляется, что за этим есть некоторый прорыв. Некий прорыв в человечность, в человечество, в человеческое...
ВФ. В хорошем театре ужасов есть всегда капля юмора.
СШ. А мы с вами видели хороший театр ужасов?
ВФ. Ну, не знаю, западные образцы мы ведь видим...
СШ. Скорее кинематограф...
ВФ. ...фильмы мы видели. И там всегда есть этот зазор, отстранение зрителя, который позволяет ему ещё и улыбнуться, изжить собственные комплексы, не отождествлять себя с персонажами, с происходящим, и не повторять этих сюжетов в жизни. Когда подростки наши сегодня идут и повторяют сюжет какого-то там фильма, это говорит только о том, что фильм плохой. Фильм ужасов и театр ужасов никогда не призывают к буквальному повторению, наоборот: он обратным ходом воздействует.
СШ. Возможно и так, но, с другой стороны, если вспомнить "Страдания юного Вертера" Гёте... ну, это понятно, девятнадцатый век... но после написания этого романа, этой повести очень многие люди кончали с собой по примеру Вертера.
ВФ. В Америке тоже был случай, когда лучший актёр вышел на сцену, сыграл так хорошо, что лучший зритель вынул пистолет и застрелил его, поверив в то, что он вот отрицательный персонаж.
СШ. К сожалению... или не к сожалению, но искусство зачастую воздействует напрямую, на психику человека, на сознание человека, на его психологию и его поступки.
ВФ. Но это не закон, всё-таки оно ассоциативно воздействует.
СШ. Иногда на кого-то воздействует напрямую. Возможно, это связано с гипнабельностью, механизм здесь, по видимости, ещё не изучен.
ВФ. Ну, то есть я так понимаю, для тебя тоже загадка... какой театр должен появиться, чтобы он заинтересовался и этими явлениями, и тем, что ты пишешь?
СШ. Да театр здравого смысла. Это должен быть умный театр, где должны быть талантливые люди, которым было бы интересно что-то новое, что-то интересное... Интересное должно быть интересным, и тогда оно всё пойдёт. И плюс, конечно, наши организационные проблемы... а кто у нас что читает? Вот у меня есть драматургический диптих "Разорённые гнёзда", вторая часть этого диптиха была напечатана в журнале "Современная драматургия" в прошлом году, в качестве самостоятельной пьесы. Она была награждена на всероссийском драматургическом конкурсе. Но пока никаких предложений от театров не последовало. При том, что журнал "Современная драматургия" по театрам распространяется.
ВФ. Ты не одинок в этом плане. Наш "Театр под самой крышей" шестой год занимается проектом "Современная петербургская драматургия", и поставлено двадцать пять пьес...
СШ. Уникальный результат для города...
ВФ. ...уникальный для города и вообще для человечества, (смеётся.) причём успешно поставлены. Успешный спектакль можно отличить от неуспешного. Всё это имеет успех, в том числе, и на иностранном зрителе, и на зрителе в Москве. И в твоём положении находится ещё целый ряд драматургов. Правда, есть и отрадные явления. Пьесу Игоря Шприца после нас поставили ещё в двух городах. Пьесу Серёжи Носова взяли в БДТ и поставили. И попробовали даже вторую пьесу поставить. Пьесу Тараса Дрозда "Сладкое время нереста" поставил Московский областной театр. Твоя пьеса в твоём исполнении прозвучала в Австрии на-ура! Это полный фурор был! Есть какие-то инерционные процессы, которые всё-таки можно ломать и менять, но это инерционные процессы. Всё-таки это ждёт своего часа, и ситуация в целом должна начать... она меняется. Вот мы сейчас заметили: театр Ленсовета лабораторию молодых режиссёров проводит, в БДТ проводится фестиваль читок - это тенденция наблюдается. И будем надеяться... а твои пьесы - очень интересные пьесы! Поэтому будем надеяться, что и в своём театре мы ещё раз встретимся с твоей драматургией, и будем надеяться, что придёт то время, когда цепь эта сомкнётся, и мы действительно сможем пойти на спектакль по пьесам одного из самых интересных петербургских драматургов Станислава Шуляка.
СШ. Спасибо вам.
ВФ. ...и в этот раз, может быть, и не пасквилянта. Или в жанре пасквиля, такое тоже возможно. Тем паче, что этот жанр - достаточно редок. Наше эфирное время подходит к завершению, скажи, пожалуйста, зрителю что-то очень краткое.
СШ. Дорогие друзья, я призываю вас к тому, чтобы в самое худшее, в самое тяжёлое время мы не забывали о литературе, о театре, о живописи, о музыке, я желаю всем счастья.