Завернувшись в шерстяной плащ поверх исподней одежды, Рейван медленно побрёл по двору: заснуть всё равно бы уже не удалось. Сапоги остались в казарме, и теперь он ощущал под ногами благостный холод сырой земли.
Остановившись у колодца, кзорг сделал глоток из черпака. Вода была ледяная, тягучая, как будто липкая. Она наполняла живот, но не утоляла жажду.
Вдруг Рейван почувствовал на себе чужой взгляд и обернулся. На крыльце лекарского дома сидела Маррей — ей тоже не удавалось сомкнуть глаз этой тихой, но такой страшной ночью.
— Рейван, — произнесла она.
В застывшей тишине он услышал её негромкий голос, звучавший на большом отдалении, на другой стороне двора, так, словно она прошептала его имя где-то рядом. Рейван не хотел приближаться, но подошёл.
Маррей медленно поднялась ему навстречу.
Сверкнула молния, осветив двор, а через мгновение прогрохотало на небесах божественное колесо. Дождя всё не было.
— Тошнит? — догадалась она. — Снова много выпил за ужином?
— Что-то вроде того.
— Ты избегаешь меня или мне кажется?
— Не кажется, — ответил он порывисто и грубо.
Она стояла совсем рядом, и он не понимал, зачем подошёл так близко. Её запах снова пьянил его сильнее мёда.
— Хранишь верность своей избраннице? — луково произнесла Владычица.
Рейван понял: Маррей что-то знает и скрывать правду бесполезно. Но всё ещё пытался и потому промолчал.
Снова раздался гром — и словно прокатился по нутру. Рейван вздрогнул, ощутив на своём лице пряди её волос. Она была слишком близко.
— Я хочу провести с тобой ночь, — прошептала Маррей ему на ухо.
Своим мягким, обволакивающим, но ядовитым голосом Владычица хотела подчинить его, как подчиняла себе всех. Мужчины боялись её возвышенного, почти божественного положения, боялись её власти и тайных знаний, которыми она, как жрица, обладала.
— Ты можешь выбрать любого из гарнизона.
— Я выбрала.
— Этот выбор неправильный.
Маррей не напугала Рейвана властностью. Он видел перед собой лишь одинокую, очень худую женщину, нуждавшуюся в любви тревожной ночью. Любви пусть мимолётной, но он согласился бы, если мог бы её дать.
Рейван склонился к самому уху Маррей и вдохнул всем животом её сладкий запах, смешанный со свежестью назревающего дождя. Он понял, что и сам желал обрести среди давящего мрака ночи человеческое тепло и утешение.
— Ты хочешь меня, — утвердительно прошептала Маррей, прервав его упоение.
— Безумно, — как откровение, произнёс он.
Молния снова озарила двор и на мгновение обнажила их лица. А затем тьма снова украла всё, кроме запахов и тепла, исходивших от их тел. Этого хватило, чтобы Маррей поняла, с какой страстью он глядит на неё.
Рейван услышал шорох её плаща, а потом ощутил движение её ресниц рядом с собой. Он боялся пошевелиться, чтобы ненароком не причинить грубую боль: ведь она такой тоненькой и хрупкой предстояла перед ним.
Он чувствовал, что бесчестно обманывает её, позволяя находиться так близко к себе. И знал, что должен отойти. Но её робкое замирающее дыхание, которое он ощущал на своей щеке, сковало его. Он перестал дышать, поймав её нерешительное приближение.
Нежное прикосновение лицом к лицу. Несмелое — губами к губам. Откровенное — языком к языку.
Слишком близко и страшно. И слишком желанно. Слишком сладко. Слишком запретно.
Близость от вкуса губ Маррей растеклась блаженством по нутру, озаряя трепетным светом душу.
«Как сладко. Любить женщину — это так сладко», — подумал он.
Рейван сумел сдержать властный порыв, чтобы не обхватить её тонкое тело и не упереть в неё самую жаждущую часть себя. Его пальцы осторожно проскользили по шее Владычицы и запутались в её густых пушистых локонах. Он шумно выдохнул.
Маррей прижалась к нему, обняв под плащом, и издала обрадованный, победный звук. А потом её ловкие руки очутились у него под одеждой, прохладно и нескромно начали бродить по его голой, иссечённой шрамами груди.
Ласка женщины, не познанная до того, воспалила его плоть, поднимая волосы на всём теле, и натянула мышцы, заряжая их грозившим высвободиться неистовством.
Прогремел гром, и полыхнула вспышка света так близко, что земля содрогнулась. Маррей увидела широкие зрачки Рейвана, его взгляд, полный голода и жажды. Но в его глазах был и страх — страх перед тем, что они делали. Она видела такой страх в глазах мужчин и раньше и потянула его к себе за плечи, желая уверить, что бояться нечего.