То ли случайно, то ли чудом пространство между мной и этими людьми расчистилось. Только что сновавшие здесь в большом количестве пассажиры моментально испарились. Невероятным усилием мне удалось отвернуться от гипнотизирующей меня троицы, ища поддержки у Мари и Каролины…
Они пристально смотрели на меня таким же застывшим нечеловеческим взглядом. Они — не союзницы, они — заодно с ними, против меня… Ноги подкосились, рассудок помутился, и я стала падать в пустоту с головокружительной высоты.
В то утро я проснулась с чугунной головой, во рту было противно, как будто накануне я переусердствовала в поглощении алкогольных напитков или приняла какое-то сильнодействующее снотворное. Хотя ничего подобного не было…
Так что все-таки я делала вчера вечером? Никак не могу вспомнить… Надо было встретить Каролину на вокзале, но что-то мне помешало… Не знаю что.
В памяти возникла, впрочем, некая картинка, но я не могла ее ни с чем связать. Просторная комната, захламленная разрозненной ветхой мебелью: стульями с продавленными сиденьями и остовами железных кроватей, которые обычно закидывают на чердак старых домов.
Помимо прочего, там была куча старых чемоданов самых разных размеров и форм. Один их них я открыла. Он был набит женской вышедшей из моды одеждой: корсетами, нижними юбками и красивыми старинными платьями. Рассмотреть изысканные украшения и вышивку было сложно, поскольку свет падал только от двух канделябров с остатками свечей, догорающих желтым дрожащим пламенем…
Потом я подумала о тексте того коротенького объявления, которое Каролина прочла мне по телефону, когда звонила, чтобы сообщить час прибытия своего поезда. Поскольку я искала приработок к стипендии, то решила сходить по адресу, указанному в этом странном предложении, которое моя приятельница нашла в экологическом еженедельном журнале. Но я так долго сегодня спала, что если желала явиться туда в назначенное время, то следовало бы уже собираться.
Я пришла ровно в половину седьмого. Было уже почти совсем темно. Ангар не заперт. Я толкнула дверь, на которой не было замка, и вошла.
Внутри было тихо. В слабом свете, проникавшем сквозь мутные стекла трудно было различить окружавшие меня предметы, наваленные повсюду как попало и, видимо, уже никому не нужные.
Когда мои глаза привыкли к темноте, я наконец заметила мужчину, стоявшего прямо передо мной. Не вынимая рук из карманов плаща, он неподвижно смотрел на меня, не говоря ни слова, не выказывая ни малейшего желания со мной поздороваться.
Я решительно к нему направилась…
Надежда Бунтман
Неизменное место встречи
Rendez-vous. Почему книга называется именно так, а не иначе? В заголовке любого художественного произведения — ключ к пониманию всего текста. Чтобы добраться до разгадки, стоит начать с рассказа об истории создания этого необычного романа-учебника (или учебника-романа — кому как больше нравится).
В 1980 году профессору Калифорнийского университета Айвону Ленарду, опытному методисту и преподавателю французского языка как иностранного, надоело мучиться, подбирая материал для работы: тексты писателей классиков оказывались слишком сложными «не столько за счет мудреных идей, сколько из. — за недоступных стиля и лексики». А то, что предназначалось специально для хрестоматий и полностью удовлетворяло методическим и дидактическим требованиям, не представляло никакой литературной ценности. Тогда возникла идея встретиться с Аленом Роб-Грийе, уже всемирно известным французским писателем, работавшим в то время в Соединенных Штатах, и обратиться к нему за помощью. Ленард со знанием дела выстроил порядок, в котором должны были следовать различные трудности: грамматические, лексические, синтаксические, культурологические. Роб-Грийе ощутил предложенную прогрессию как основу для организации не только художественных приемов, но и структуры самой повести. Роман начинается с повествования в настоящем времени, а заканчивается сложнейшими конструкциями с деепричастиями, придаточными предложениями, философскими рассуждениями и скрытыми цитатами, иначе говоря, интертекстом. Помимо прочего, восемь глав соответствовали восьми неделям обычного триместра в американских университетах.
В предисловии к вышедшей книге Роб-Грийе признался, что, несмотря на жесткие ограничивающие рамки, сочинял роман с большим удовольствием, и добавил, что Флобер и Набоков, по всей вероятности, охотно приняли бы участие в разработке подобной программы.