— В общем, так, наверное, — смущенно улыбнулся он. — Моя жена принимает меня, блудного козла, обратно. Дочки тоже. Даже рады. Так что у меня все в порядке. Ты не переживай. Мне стыдно, что я так долго испытывал твое терпение, уже все понимая. Поверь мне, милая. Я — последний человек, который может помешать твоему счастью. Или несчастью. Это неважно. Я не буду мешать тому, чего ты хочешь сейчас.
— Я не хочу, чтобы ты уходил, — вырвалось у Стеллы.
— Это неправда. Мы оба это знаем. А я не хочу, чтобы ты теперь мучилась виной из-за меня. Буду нужен — позови. Прощай, любовь моя Стелла.
И он вышел легко, даже не поцеловал ее на прощание. Он уже не хотел оскорбить прикосновением чужую святыню. Стелла тоже умела его читать. Но даже она не увидела того, что произошло в его жизни дальше. Андрей не поехал сразу домой. Он приехал в съемную квартиру и там провел три самых черных дня в своей жизни. Он боролся с желанием все оборвать на этой невыносимой ноте. Он убивал в себе желание больше не жить. Вот поэтому он согласовал с женой и детьми свое возвращение. Чтобы не обмануть на этот раз ожидания. Никто и никогда не узнает, как сильный, опытный, закаленный в испытаниях человек стоял всю ночь на коленях и просил покойную маму забрать его к себе. Какими жгучими и кровавыми слезами он пытался выплакать свое окончательное горе. Он не принял бы ничьей жалости. Даже если бы ее предложила Стелла. Именно от нее он ничего не принял бы. Но это была не ненависть и не отдаление. Стелла все равно оставалась в нем. Как болезнь, как гибель с отсрочкой на принудительную жизнь.
И опять горько плакала брошенная Стелла. От нее уходят мужчины, которые ее любят. Они просто не хотят больше страдать. Той ночью Стелла видела только того Андрея, который был ее тайной и долгой болью, страстью, ее единственным желанием. Она дрожала от раскаяния и любви к нему. Она думала о том, почему не остановила, почему не бросилась в ноги. Да потому и не бросилась. От нее уходил муж, а утром позвонит любовник. И ничьи мольбы, никакие грозы и ветры не остановят ее на пути ко второму.
Бедой Вадима было отсутствие опыта в размыкании объятий ради жестокой необходимости. Шло время, и ему это казалось все большим абсурдом. Стеллу теперь никто не ждал. Ирина все знает и согласна терпеть. А он терпеть больше не может. Эти ночи без своей женщины, оставленной без присмотра, эти дни, вычтенные из его, такой полноценной и богатой сейчас жизни. Да, он не хотел спускать глаз со Стеллы. Она ведь как приз в смертельном турнире мужских глаз, рук и сердец. И она уже дважды сдавалась любви победителя. Вадим боялся больше всего на свете в один момент оказаться побежденным.
Больше всего боялся… А случилось совсем другое.
Ирина с ними больше не ездила на съемки и монтаж. Однажды Антон простудился, она оставалась с ним неделю, а потом вместе с Вадимом они приняли разумное во всех отношениях решение. Она занимается сыном. Мальчик растет, общения с няней для него уже недостаточно. Пора заниматься его образованием. Да и ей мерзнуть по вечерам и ночам во время экстремальных съемок вредно для здоровья. То, что на самом деле по-настоящему повредило ее здоровью и ее жизни, обсуждать было незачем. Жертвы землетрясения не сводят с ним счеты. Они пытаются спастись в заданных обстоятельствах. И так стало легче всем. Особенно Ирине. После ежедневных пыток созерцания предательства мужа и своего унижения любой вариант был лучше этого, убийственного варианта — видеть все своими глазами, отсчитывать биением своего сердца. На нем уже живого места не осталось, на сердце Ирины.
А Вадим и Стелла тоже с облегчением приветствовали свой новый статус. Они остались просто грешниками, но больше не чувствовали себя палачами. И однажды, когда Стелла стала среди ночи собираться домой из квартиры их встреч, Вадим не выпустил оттуда ни ее, ни себя.
— В конце концов, это уже просто условность. Ребенок спит, Ира знает, что мы здесь. Утром нам на студию. Осталось часов пять. Такая малость для тех, кто сейчас уже спит. И такая вечность для нас. Такое бесконечное блаженство для меня. Еще целых пять часов мы только вдвоем. И ты такая, вся моя.
Он редко говорил подобные слова. Вадим был в принципе молчаливым человеком. Но он это сказал, как будто поднял занавес для тех страстей, которых они еще не испытали, которым не отдавались без стыда, помех и тени границ-темниц. Потом они — каждый отдельно — не раз вспомнят эти слова и ту ночь.
Потому что утром ему позвонила Ирина. Вадим молча выслушал, побелел, сказал: «Едем». Да, он сказал не «еду». И кивнул Стелле, чтобы она собиралась. Только в машине он сумел объяснить, разжать стиснутые зубы.