Лина видела только туман и слившиеся лица. Одна стена. А Виктор видел только ее лицо. Удивительное, тонкое, нежное, страдальческое лицо, которое так поразило его, когда он увидел Лину впервые. Он так хотел ее спасти. Но не получилось. Она вдруг потянулась к его взгляду. Подняла на него свои огромные, светлые, как будто прозрачные глаза, похожие на драгоценные камни. Убрала прядь пепельных волос с высокого лба. Бледные губы вздрогнули. То ли улыбнуться хотела, то ли всхлипнуть. Она отказалась от химии и облучения: боялась «отупеть», как она выразилась. Он не настаивал. Шансы в ее случае все равно были нулевые.
— Здравствуй, Лина, — сказал он.
А она покачнулась. Виктор донес ее до своей машины. Тележку с батоном оставил у магазина.
На площадке перед своей квартирой Лина вытащила из кармана ключ и смущенно посмотрела на Виктора.
— Открывай, — кивнул он. — Я войду. Я приехал к тебе.
— У меня не убрано, — прошептала она.
— Прекрати нести всякую ерунду. Ты вся дрожишь. Начинается, да? Успокойся. Я сейчас помогу.
В квартире было достаточно чисто для умирающего человека. Виктор представил себе, каких усилий Лине стоит минимальная уборка. Он вошел в ванную, тщательно вымыл руки, как пред осмотром в клинике. Вернулся к ней. Она стояла в кухне и смотрела на кружку с белой жидкостью. Виктор взял кружку в руки, понюхал, легко определил состав. Вылил жидкость в раковину.
— Пойдем, нужно раздеться и лечь.
Взгляд Лины уже совсем затуманился, губы сжались в тонкую линию боли, дыхание сбилось. Виктор слышал на расстоянии, как колотится ее сердце. «Наверное, она даже не кричит от боли, — подумал он. — Такая стойкая и гордая». Посадил ее в кресло. Сам открыл комод с постельным бельем, нашел в шкафу чистую ночную сорочку. Приготовил постель, раздел ее, как опытная сиделка. Уложил на кровать. Осмотрел свой чистый, аккуратный шов чуть пониже лопатки. Здесь, на месте сорванной родинки, и свил себе гнездо рак. Виктор сделал операцию чисто, он был уверен, что успел. Но вскоре поползли внутрь этого нежного, как стебелек, тела метастазы. Понесли смерть. Лина застонала.
— Тише-тише, — пробормотал он. — Сейчас, дорогая. Чуть-чуть потерпи.
Он вышел в прихожую к своей сумке, вернулся со шприцем, в котором была спасительная доза морфина. Такая дешевая и такая незаменимая доза. Единственное, что может снять на время такую боль. После укола Виктор налил теплую ванну, отнес Лину, смотрел, как оживает ее лицо. Осторожно закутал ее в махровую простыню, положил на кровать, сидел рядом, держал за руку и чувствовал что-то похожее на разрывающую грудь жалость — нежность отца. Не врача. Врач не имеет права так распускаться. Виктор привык считать себя жестким человеком. Профессия обязывает. Вот он и будет сейчас поступать исключительно жестко. Он выбрал свой приоритет. Виктор взял на себя ответственность за качество маленького, последнего кусочка жизни этой женщины. Ему некогда задумываться о том, что именно так неумолимо его ведет — вина, жалость или потрясение. Так пленил его этот прелестный, стойкий стебелек под смертельным ураганом. Один на всей земле.
Боль сдалась, Лина посмотрела на Виктора удивленно и преданно, опустила ресницы. Задремала. Он тихо встал, вышел в прихожую, вынул ключ из скважины, вышел и закрыл Лину снаружи. Быстро съездил в магазин, купил нормальных продуктов, фруктов, вернулся. Убедился в том, что она спит. Приготовил легкий, вкусный и полезный ужин. Какой готовил себе перед сутками у операционного стола.
Потом Виктор позвонил жене, с которой был уже две недели в разводе, и сообщил, что наконец нашел время и снял квартиру. За вещами приедет завтра. Жена сухо ответила: «Отлично».
Этот вечер стал для Лины праздником. Ей казалось, что не было в ее жизни такого неожиданного подарка. Уходила из квартиры в страшную тьму-катастрофу, чтобы вернуться в ослепительный и бесконечный мир одиночества и боли. А вернулась… Она спала! Она не одна. Ей не больно и не страшно.
— Я останусь с тобой, — сказал Виктор. — Не буду развивать сейчас, но мне как раз негде жить. Это раз. И я должен быть рядом с тобой. Это два. Есть и три. Прими меня, пожалуйста, не сопротивляйся. И не называй меня больше Виктором Петровичем и на «вы». Здесь твой дом. Ты хозяйка. Я здесь не врач.