Какой странной жизнью они жили. Они, двое, не знающие, кто они друг другу. Не понимающие, что их связало. Не пытающиеся читать свою внезапную, такую прочную нежность. Они уверены лишь в одном: у них есть сегодня и сейчас.
Виктор хлопотал, как няня и домохозяйка. Был властным, как уверенный и рисковый врач. Ловил каждое выражение лица, каждое биение ее пульса, считал глотки, граммы и ампулы. Он сокращал лекарства. Вводил дороговский препарат, чередовал с настоями приморских трав. Обнаружил, что и у того и у другого есть болеутоляющий эффект. И они явно вызывают аппетит. Лина под его присмотром делала гимнастику, они выходили поздним вечером подышать воздухом. Она каждый день сама мыла свои длинные пепельные волосы, вымывая продукты медикаментозного распада. И потом он укладывал ее спать. Виктор оставался в той же комнате на диване. Спал чутко, как на дежурстве в реанимации.
В эту ночь он не заснул вовсе. Просто лежал и слушал ее тихое дыхание. И мысль у него была всего одна: скоро эта ночь может ему показаться одной из самых счастливых в жизни. На рассвете Лина не застонала, а что-то промурлыкала во сне. Виктор тихо встал, склонился над ней. Лицо ее было спокойным, а ресницы вздрагивали, как будто она хотела открыть глаза, чтобы рассмотреть то, что ей сейчас приснилось. Потом она зашевелилась, нахмурилась, освободилась от одеяла, худенькая рука что-то искала на простыне. Может, ей снится одиночество, и оно ее испугало? Лина занимала маленький кусочек большой кровати. И Виктор лег с ней рядом. Удивительно: она не проснулась, но успокоилась. Вздохнула глубоко. И он впервые дотронулся до нее не как врач. Он был просто мужчиной, когда касался легонько ее волос, губ, груди, нежных бедер. Лина открыла глаза и посмотрела на него без удивления. А бездонные и прозрачные глаза затуманила не боль. Эта ночь сняла все вопросы для Виктора. Кто он Лине, кто она ему. Она его женщина. Такая судьба. Непонятно лишь одно: как жить без нее потом? Как удивилась бы Егорова, если бы узнала, что эту женщину на самом деле выбрала его любовь. Что затосковало по ней его тело. И на краю бездны он будет держать свое богатство, сколько хватит сил.
А с утра — вновь преодоления, которые вдвоем у них получаются все слаженнее.
— Почему ты все время повторяешь: «нота за нотой»? — спросила Лина.
— Так объяснил один композитор секрет жизни Баха, которому удавалось работать, несмотря на страшные несчастья, преследовавшие его всю жизнь. Я принесу тебе книгу о Бахе. Ты похожа на его мелодии. Нежная, глубокая, горькая и прекрасная.
Лина была так удивлена. Вот сейчас, на этом кусочке отпущенного ей пути, она узнала самое главное о жизни. Виктор стал ее вторым мужчиной. Первый стремительно бежал, узнав ее диагноз. И с тем, первым, она не чувствовала ничего подобного. Они встретились, когда она была еще здорова, но только сейчас она узнала, что такое — быть женщиной. Быть любимой. Любящей.
А Виктор опять искал в разных источниках, у разных авторов подтверждение своей надежде. Лина ответила на его желание. У нее, измученной и обескровленной, хватило сил на самоотверженный полет в блаженство, на его завершение. Разве это не показатель того, что жизненный ресурс не исчерпан? Может, это их путь к возвращению? И он находил в той или иной степени тому подтверждение. Да, любовь, да, возрождение женственности, да, обновленная кровь — все это стимул. А вдруг панацея? Вдруг они первые?
Виктор совершил ужасную ошибку, впав в любовные мечты. Он оторвался от спасительной позиции профессионала — оставаться в рамках разумного пессимизма. После недели улучшений — нота за нотой — однажды Лина не ответила на его звонок. Он все бросил и примчался домой. Лина умирала. Не приступ боли, а простой и неумолимый уход. Без стонов, жалоб, просьб о помощи. Виктор видел это в своей практике столько раз. Не мог перепутать.
Действовал быстро, на автомате. Позвонил реаниматологу своего института Петру Каширину, верному товарищу. Тот приехал с бригадой через двадцать минут. Они привезли Лину в реанимацию. Началась работа. Виктор вышел на площадку перевести дыхание, и тут на него налетела разъяренная Егорова.
— Ты что себе позволяешь? Мы не «Скорая»! У нас только плановые места. В любой момент реанимация понадобится тем, кто сейчас находится здесь. Ты не имел права привезти ее сюда. Я сейчас потребую, чтобы Каширин перевез ее в районную больницу. Там она получит ровно то же самое. Хотя в таком состоянии и дома помереть можно.
— Нина Петровна, — перебил ее Петр, который вышел из отделения при первом звуке ее голоса. — Вы немного не понимаете. Каширин давно решает сам, что ему делать, когда речь идет о реанимации. Потребовать от него вы ничего не можете. Я реаниматолог двадцать лет. А вы, простите, совсем недавно кухней заведовали. Попрошу не мешать. Здесь умирающая.