Лежа целыми днями без дела, он невольно прислушивался к тому, что происходило в квартире, присматривался к жизни своей семьи. Обычно, поглощенный работой, он не очень-то вникал в эту жизнь. Теперь он как бы заново узнавал своих близких, жену и дочь — тихую пятилетнюю девочку. И дело тут было не только в том, что лишь в эти дни он по-настоящему понял, что значит для человека семья, близкие. Неожиданно для себя он сделал много открытий, и далеко не все они были приятны.
Вскоре после того как он заболел, жена решила переменить на его постели белье. Он не возразил, ему и в голову не пришло, что такая мелочь, которую он раньше попросту и не заметил бы, как люди не замечают своего дыхания, потребует от него такого напряжения душевных и физических сил.
Развернув белоснежную хрустящую простыню, Ольга стояла перед ним, а он не мог даже сдвинуться с места. Дрожащими руками снова натянул на себя покрывало.
— Надо переменить, — повторила жена, — вот тут глюкозой облили.
Он пробормотал что-то, избегая ее взгляда, и вдруг обнаружил, что стесняется перед этой женщиной своей наготы и беспомощности.
— Ну вот, — сказала Ольга, и он, обладая чуткостью, свойственной страдающим людям, почувствовал, что она не испытывает в эту минуту ничего, кроме досады на него. Ни душевной боли, ни жалости даже, только досаду. За то, что она должна заниматься всеми этими делами, из которых состоит уход за больным, да еще уговаривать.
Он молча сбросил с себя одеяло и позволил сделать все, что было нужно. Жена ушла, захватив снятое белье, а он долго лежал неподвижно, с устремленным в одну точку взглядом.
За все годы, прожитые с этой женщиной, он ни разу не задумался о своих отношениях с ней. Теперь подумал, что знал Ольгу такой, какой ее знали все, — цветущей, со вкусом одетой, с манерами человека, помнящего о своем достоинстве. Такой он встречал ее, возвращаясь с работы, такой она бывала с ним в театре, в гостях. Ему было известно, что в коллективе школы, где Ольга преподавала русский язык и литературу, с ней считаются, что несколько мужчин в городе влюблены в нее. Это льстило его самолюбию. Он считал ее самым близким человеком. Да и как же иначе? Она его жена. Теперь он пытался припомнить лучшее, что было между ними, и не мог. Все было так обыденно.
Может быть, все дело в том, что он старше ее на шестнадцать лет? Шелепин пошарил рукой по тумбочке и взял в руки маленькое круглое зеркальце от дамской сумки. Придирчиво разглядывал себя несколько минут. Было непривычно видеть лицо небритым. Оно осунулось и пожелтело, глаза ввалились, и густые брови нависли над ними, углы большого, твердо очерченного рта опустились. В темной шевелюре еще ни одного седого волоса. Раньше ему никогда не давали его годы. Теперь, пожалуй, можно дать. Но и только.
Шелепин усмехнулся своему отражению и положил зеркальце на место. Однако вот так же точно отложить в сторону и мысли было трудно. Он никогда бы не поверил раньше, что сможет думать об этом так долго. Словно заневестившаяся девчонка о знакомом парне.
Ольга — хорошая хозяйка, его костюмы и сорочки всегда в безукоризненном порядке, в квартире безупречная чистота и уют. Что ж, и ему было неплохо с ней! Почему же стало хуже теперь? Она ухаживает за ним заботливо и умело. Говорят, когда человек заболевает, он становится капризным и мнительным. Наверное, то же самое происходит и с ним, Шелепиным.
Он почувствовал облегчение, найдя это объяснение.
Однажды днем он задремал. Разбудил мужской голос, доносившийся в полуоткрытую дверь из столовой.
— А мама где? — старательно понижая густой баритон, спрашивал мужчина, обращаясь, видимо, к Маришке.
— Мама ушла в магазин. Знаете, на углу возле аптеки, — как взрослая объяснила девочка. — Там дают чешское стекло. Маме тетя Маргарита сказала.
— Чешское стекло? Вот как! — отозвался мужчина и спросил снова: — Ну, а как папка-то, птичка? Поправляется? Нет еще? Все спит, говоришь? Это хорошо. А ты не шуми тут, договорились?.. Ну, я пошел, беляночка. Занятные ты штучки вырезаешь.