Мисс Стивенс, словно гальванизированная, встала, взяла Энни под другую руку, и все трое вышли. Директриса повернулась к Питеру, который механически тёр лицо носовым платком, ни на кого не глядя.
— Я приношу извинения за эту сцену, мне следовало быть умнее. Вы были совершенно правы.
— Конечно, он был прав! — воскликнула Харриет. Её голова пульсировала как двигатель. — Он всегда прав. Он сказал, что опасно заботиться о ком бы то ни было. Он сказал, что любовь — это жестокий дьявол. Вы честны, Питер, не так ли? Проклятая честность… О, Боже, позвольте мне выбраться отсюда. Меня сейчас стошнит.
Она наткнулась на него, почти не видя, когда он открывал для неё дверь, и он проводил её, поддерживая твёрдой рукой, до двери туалета. Когда он возвратился, директриса поднялась и доны с нею. Они выглядели ошеломлёнными и были просто шокированы, чувствуя себя публично раздетыми догола.
— Конечно, мисс де Вайн, — говорила директриса, — никакому нормальному человеку не могло и в голову прийти, чтобы обвинить вас.
— Спасибо, директриса, — сказала мисс де Вайн. — Возможно и никому, но я-то сама…
— Лорд Питер, — сказала директриса, — немного позже, когда мы придём в себя, я думаю, мы все захотим сказать вам, как мы все…
— Пожалуйста, не надо, — сказал он. — Это не имеет никакого значения.
Директриса вышла, и остальные последовали за нею, безмолвные как на похоронах, оставив только мисс де Вайн, сидящую в одиночестве у окна. Питер закрыл за ними дверь и подошёл к ней. Он всё ещё прижимал ко рту носовой платок. Осознав это, он выбросил его в корзину для бумаг.
— Я действительно обвиняю себя, — сказала мисс де Вайн, скорее себе, чем ему. — И очень сильно. Не за свои первоначальные действия, которые были неизбежны, а за последующее. Ничего из того, что вы можете мне сказать, не заставит меня почувствовать себя более виноватой, чем я уже чувствую.
— Мне нечего сказать, — ответил он. — Как вы и все остальные старшие члены колледжа, я стою за принцип, а последствия уже неизбежны.
— Так не пойдёт, — прямо заявила она. — Нужно думать и о других людях. Мисс Лидгейт сначала сделала бы то же, что и я, но она не успокоилась бы, пока не узнала, что случилось с этим несчастным человеком и его женой.
— Мисс Лидгейт — замечательный и очень редкий человек. Но и она не может воспрепятствовать тому, чтобы другие люди страдали из-за её принципов. Для этого, кажется, принципы и существуют… Я не претендую на то, — добавил он со знакомой застенчивостью, — чтобы быть хорошим христианином или кем-то в этом роде. Но в Библии есть одна мысль, которая кажется мне простой констатацией жестокого факта: о том, что не мир принёс Он, но меч.
Мисс де Вайн посмотрела на него с любопытством.
— Как вы думаете, насколько от всего этого пострадаете вы сами?
— Бог знает, — сказал он. — Это уж как повезёт. Возможно, нисколько. В любом случае, вы знаете, я всегда на вашей стороне.
Когда Харриет появилась из туалета, она обнаружила мисс де Вайн в одиночестве.
— Слава Богу, они ушли, — сказала Харриет. — Боюсь, что я выглядела посмешищем. Это было довольно сокрушительно, правда? Что произошло с Питером?
— Он ушёл, — сказала мисс де Вайн.
Она поколебалась, а затем продолжила:
— Мисс Вейн, я совершенно не хочу вмешиваться в ваши дела. Остановите меня, если я скажу слишком много. Но мы как-то говорили о том, что нужно смотреть фактам в лицо. Разве не время, чтобы вы взглянули на факты, касающиеся этого человека?
— Я уже давно учитываю один факт, — сказала Харриет, глядя во дворик невидящими глазами, — что если я однажды уступлю Питеру, я сгорю, как солома.
— Это, — сухо заметила мисс де Вайн, — довольно очевидно. И как часто он использовал это оружие против вас?
— Никогда, — сказала Харриет, — пытаясь припомнить моменты, когда он мог его использовать. — Никогда.
— Тогда, чего вы боитесь? Себя?
— Разве этот день не является достаточным предупреждением?
— Возможно. Вам выпала редкая удача встретить очень бескорыстного и очень честного человека. Он сделал то, что вы его просили, не заботясь о том, чего ему это стоило и не уклоняясь от проблемы. Он не пытался замаскировать факты или оказать влияние на ваши рассуждения. По крайней мере, с этим вы должны согласиться.
— Может быть, он понял, какие чувства я должна была испытывать?
— Понял? — переспросила мисс де Вайн с лёгким раздражением. — Моя дорогая девочка, будьте всё-таки справедливы в отношении его ума. Он у него превосходен. Он крайне чувствителен и намного более умен, чем было бы достаточно для него. Но я действительно не думаю, что можно продолжать всё так, как шло у вас раньше. Вы не сможете сломить его терпение, его самоконтроль или его дух, но сможете разрушить его здоровье. Он похож на человека на последней стадии нервного истощения.
— Он много был в разъездах и усиленно работал, — попыталась защититься Харриет. — Я не очень хорошая спутница жизни для такого человека, как он. У меня дьявольский характер.
— Ну, это его риск, если ему хочется рискнуть. Он, кажется, не испытывает недостатка в храбрости.
— Я сделаю его жизнь сплошным страданием.
— Очень хорошо. Если вы считаете, что недостойны чистить его ботинки, скажите ему об этом прямо и откажите ему.
— Я пыталась отдалить от себя Питера в течение пяти лет. На него это не действует.
— Если бы вы действительно захотели, то отшили бы его за пять минут… Простите меня. Не думаю, что это были лёгкие времена для вас самой. Но для него это также не могло быть легко: видеть всё и быть не в силах вмешаться.
— Да. Мне почти жаль, что он не вмешался, вместо того, чтобы быть таким ужасно умным. Было бы настоящим облегчением для разнообразия услышать грубость.
— Он никогда этого не сделает. В этом его слабость. Он никогда не будет принимать решение за вас. Необходимо будет принимать свои собственные решения. Вы не должны опасаться потерять свою независимость, он всегда насильно вернёт её вам. Если вы когда-нибудь обретёте с ним хоть какой-то покой, это будет лишь очень неустойчивое равновесие.
— Именно так он говорит о себе. Скажите, на моём месте вы захотели бы выйти замуж за такого человека?
— Если откровенно, — сказала мисс де Вайн, — то нет. Я не сделала бы этого по многим причинам. Брак двух независимых и одинаково раздражительных интеллектуалов кажется мне опрометчивым и вообще на грани безумия. Можно причинить друг другу такую ужасную боль.
— Я знаю. И я не думаю, что смогу ещё выдержать боль, которую я ощущаю.
— Тогда, — сказала мисс де Вайн, — полагаю, что следует прекратить причинять боль другим людям. Рассмотрите факты и сделайте заключение. Приложите к проблеме ум учёного и покончите с ней.
— Думаю, вы совершенно правы, — сказала Харриет. — Так и сделаю. И это напомнило мне одну вещь. На «Истории просодий» мисс Лидгейт сегодня утром собственноручно написала «В ПЕЧАТЬ». Я подхватила весь материал и послала первую попавшуюся студентку отнести его наборщикам. Я почти уверена, что слышала слабый голос из окна — что-то о сноске на странице 97, — но притворилась глухой.
— Хорошо, — сказала, смеясь, мисс де Вайн, — слава Небесам, хотя бы эта часть научной работы дала, наконец, результат!
23
Последнее и самое верное средство, которое следует употребить в самом крайнем случае, когда никакие другие уже не помогают, это позволить им быть вместе и наслаждаться друг другом; potissima cura est ut heros amasia sua potiatur, как говорил Гванериус… Даже сам Эскулап, не смог изобрести лучшего средства от этой болезни, quam ut amanti cedat amatum… чем дать возлюбленному предмет его желаний.
Утром от Питера не было ни словечка. Директриса выпустила краткое и осторожное объявление по колледжу, гласящее, что преступник выслежен и проблема разрешилась. Профессорская, немного оправившись от шока, постепенно занялась текущими делами семестра. Все вновь стали нормальными. Да они никогда и не были другими. Теперь, когда кривое зеркало подозрений было удалено, они вновь стали доброжелательными, умными людьми, — возможно, видевшими ненамного дальше собственных интересов, чем обычный мужчина вне его профессии или обычная женщина вне её собственного домашнего хозяйства, — но столь же понятными и приятными, как хлеб насущный.