— Дорогу еще Алибер строил, — прервав мои размышления, сказал начальник участка. — Так и служит с тех пор. Крепко он тут строил.
— Сколько ж она служит?..
— Годов сто, однако, не меньше.
Мы поднялись по этой столетней дороге на самую вершину, к разработкам, и там остановились. Прекрасный вид открылся нам оттуда на залесенные пади, на засыпанные снегом платообразные гольцы. На дальних склонах лес казался множеством темных точек, рассыпанных по белому полю. Безоблачно голубело небо, а вдали виднелось озерко — овальное голубое стеклышко, вставленное в каменный склон.
— Вот так и работаем, — сказал начальник участка. — Редкую декаду снегом нас не присыпает. — Заметив, что мы продолжаем любоваться окрестностями, он добавил:
— С Крестовой горки еще лучше вид, вон оттуда, — он махнул рукой в сторону.
Я оглянулся.
— Крест там, что ли, стоит?.. Почему Крестовая?
— Часовня раньше стояла. При Алибере еще. И после него, сказывают, стояла. Потом сожгли.
— Алибер, Алибер. Что ж, кроме этого купца, никого и не было тут?
— Как не быть, были, — равнодушно ответил начальник участка. — Так разве ж всех упомнишь?.. Пойдемте дальше что ли.
По дороге он рассказал нам, что разработки графита на Ботогольском гольце в настоящее время ведутся преимущественно открытым способом и только в Корнелиевском и Алиберовском штоках имеются подземные выработки. Рудник теперь в значительной степени механизирован — установлены компрессоры, сооружен бремсберг.
Мы вошли в штольню. У входа в нее по стенам сочилась вода, скапливаясь на полу в зеленоватые лужи. Шагов через двадцать картина резко изменилась: вода под ногами высохла, а стены засеребрились густым инеем; потом и иней исчез. Я, приложил руку к стене, и на серой поверхности ее остался темный отпечаток моей ладони: стена чуточку подтаяла.
Раньше мне приходилось бывать на медно-никелевых рудниках Мончегорска, апатитовых рудниках Кировска. Конечно, ботогольские штольни ни в какое сравнение не шли с теми первоклассными рудниками, оборудованными по последнему слову техники, с высокими подземными галереями, освещенными электричеством, и даже с буфетами под землей.
Но было в крохотном графитовом руднике что-то очень симпатичное, притягательное, вероятно, именно то, что он такой небольшой, что вокруг него почти незаселенные горы, глухая тайга, бурные реки, что даже летом чуть ли не каждую неделю засыпает его снегом, наконец, что гордо и независимо расположился он на вершине лобастого, с бритой макушкой Ботогольского гольца и вот уже сто лет добывают из его недр великолепный по качеству графит…
Больше ничего не удалось мне узнать в тот день о Ботогольском руднике и его основателе — купце Алибере.
На следующее утро мы еще раз проехали по широкой улице поселка, спустились по долине Ботогола к реке Хончен, а потом ушли в сторону по Хошиголу. Началась на редкость скверная дорога, дорога не в буквальном, конечно, смысле, потому что даже постоянные тропинки не проложены по берегам этих рек. Лошади то и дело по брюхо увязали в болоте, и нам приходилось прибегать к самым решительным мерам, чтобы заставить их подняться и идти дальше. Когда же кончилось болото, началась тайга, густая, заваленная буреломом. Колючие ветви хлестали нас по лицам, и тем, кто осмеливался ехать верхом, приходилось все время быть начеку: могло зацепить суком и выбросить из седла…
Вполне понятно, что в этот день я не мог позволить себе такую роскошь, как размышления о Ботогольском руднике, а потом было много еще таких же дней, были другие экспедиции, другие горы, города, страны…
Но все-таки о Ботогольском руднике и его основателе я не забыл…
Немножко рассуждений
Алибер… Уже теперь, много лет спустя, взявшись писать этот очерк, я задумался: что привлекло меня в этом человеке, в его судьбе?..
Так сказать, субъективная, личная сторона мне ясна. Да, я был в маленьком горняцком поселке, расположенном вдалеке от всяких, даже «грунтовых, неулучшенных» дорог; там я услышал имя Алибера. Я ничего, ровным счетом ничего не знал о нем раньше. О нем попросту всюду забыли. И помнили только в крохотном поселке Ботогол, который он покинул почти сто лет назад.
Вот в этом, пожалуй, и заключается главное: Алибера всюду забыли, а там помнили.
Почему?.. Чем заслужил он столь долгую память о себе?..
И я решил заняться изучением деятельности Алибера. Сейчас уже эта работа закончена. Но должен честно признаться, что я до сих пор очень мало знаю об Алибере. Зато я убедился, что раньше им интересовались многие, что жизнь его и деятельность изучались такими крупными учеными, как, например, А. Ферсман, И все-таки Алибера забыли. Я смог составить себе более или менее цельное представление только о главном деле его жизни: столетие назад он создал в совершенно необжитом, безлюдном районе Сибири, в центре Восточного Саяна, графитовый рудник, слава о котором разнеслась по всему миру. Да, по всему миру, потому что миллионы людей держали в своих руках немецкие карандаши Фабера, на которых было написано, что они сделаны из «сибирского графита Алибера», превосходного по своим качествам, не знающего конкуренции.