– Ну и чертушка… ах ты, братец ты мой?!. Думал, и не дыхану больше: чисто как жернов навалился. Ну и идол…
Удостоверившись, что руки, ноги, ребра и скулы целы, Вилок уже совсем добродушно прибавил:
– Ведь этак-то живого человека можно и убить… Вот так получил угощенье. В полной форме…
«Брат Ипполит» продолжал сидеть на земле, почесывал в затылке и смотрел на солдата улыбавшимися добрыми глазами.
– Жив? – спросил он солдата.
– Маленько жив… Вот зачем под ребра бьешь, деревянный идол? Тоже в самое душевредное место норовит…
– А ты не плутуй…
– И не думал! Взбрело тебе в башку незнамо что, вот и накинулся на человека медведь медведем…
– А люди-то что говорят? Даве на базаре вот как на смех меня подняли… Я еду на твоей лошади, а мне кричат: «Брат Аполит, погляди-ка, у твоей новокупки хвост телята отжевали». Я поглядел – действительно, хвост тово… Потом опять кричат: «Брат Аполит, гляди, лошадь-то кривая, одним глазом совсем не видит». Подбежали это к лошади, машут перед самым глазом рукой, а она хоть бы тебе моргонула. Опять кричат: «Это солдат Вилок из страженья лошадь привел отставную. Тебе на нее пензию будут выдавать». Это как по-твоему?
«Брат Ипполит», подогретый этими воспоминаниями, сделал попытку опять поймать вороватого солдата за шиворот, но тот ожидал это движение Ипполитова духа и не без ловкости увернулся. Потом Вилок подскочил к лошади, пнул ее ногой в живот и заговорил азартным гоном завзятого барышника:
– Это тебе не лошадь, Аполит? Не лошадь… а? Так какие же лошади, по-твоему, бывают… а? Хвост? Хвост отрастет… Что касается глаза, так она одним-то глазом лучше тебя все увидит. Экая важность: один глаз не видит. Да другая с двумя-то глазами копыта ее не стоит. Ты бы как должон меня благодарить за нее, идол… Другой бы в ногах валялся.
В доказательство необыкновенных достоинств лошади, Вилок вскочил на нее верхом, сделал круг около костра и даже заставил стать на дыбы.
– Это не лошадь?! – кричал он. – Дракон, вот как надо сказать по-настоящему.
«Дракон» опять стоял под прикрытием едкой струи дыма, отгонявшей комаров, подогнув натруженные ноги и развесив уши по-свинячьи. Лошадь никуда не годилась по всем статьям.
– Ежели бы лошадь была с изъяном, так разе бы я смел к тебе на глаза показаться? – не унимался солдат, начиная увлекаться собственной ложью. – Да ведь я бы тебя за версту обошел… Так? А тут иду прямо в гости. Думаю, Аполит вот как поблагодарит… Неблагодарный ты человек, больше ничего. Вон рубаху на самом плече растерзал…
Эта нелепая сцена, от начала до конца, будет понятна только тогда, когда читатель узнает, что «брат Ипполит» слыл за «тронутого человека», у которого «не все дома». Очевидно, Вилок этим пользовался, сбывая свою кривую лошадь. Глядя на здоровенную фигуру «брата Ипполита», как-то трудно было поверить, что это психически больной человек и даже не больной, а так, чего-то недоставало. Его все обманывали, пользуясь его простотой. Жил он на своей заимке на глухом берегу озера совершенно один. Заимками в Сибири называют именно такие участки земли, которые не входят в черту селенья, а стоят отдельно. В частности заимкой называется уже самое строенье. Большинство таких заимок имеет промысловое значение – салотопенные, мыловаренные, кожевенные заимки, в других случаях заимка является пчельником, рыбачьей стоянкой, фермой наконец. Заимка «брата Ипполита» имела именно это последнее значение, когда был еще жив старик отец и когда всем «руководствовал» младший брат Иван Павлыч, в противоположность Ипполиту худой и чахоточный, мрачный, с тяжелым взглядом темных, глубоко посаженных глаз. После смерти отца Иван Павлыч ушел с заимки, предоставив ее брату Ипполиту, а сам промышлял где-то на стороне какими-то темными делами. Время от времени он неожиданно появлялся на заимке и так же неожиданно исчезал. Иван Павлыч как-то особенно любил своего тронутого брата и снабжал его всем необходимым. Эта семья в окрестностях пользовалась плохой славой, особенно покойный старик, который, по словам старожилов, промышлял в свое время разбоями по Сибирскому тракту, а под старость устроился на заимке. Младший сын Иван Павлыч пошел в отца, и только Ипполит вырос сам по себе и жил сам по себе. Ипполита знали только как брата Ивана Павлыча и поэтому называли «брат Ипполит», или попросту – Аполит.