— Ну, давай, давай… — Вася поправил перед зеркалом курчавые длинные волосы.
— Не мешало бы хоть немного укоротить вихры, — сказала Елена Ивановна, выходя за сыном в кухню.
— А зачем? — спросил он, засовывая руку в банку с солеными огурцами.
— Возьми вилку. Руки не помыл. Ты ведь уже взрослый.
— Студент, — с напускной значительностью дополнил Вася, откусив сразу пол-огурца. — Эта оранжевая тетя к тебе приходила?
— Почему оранжевая?
— Ну, волосы… И тоже, конечно, с мировой скорбью?
— Перестань! — оборвала сына Елена Ивановна.
— А что я такого сказал?!
Она промолчала. Объясняться сегодня не хотелось. Опять этот пренебрежительный тон. Как Вася переменился. В детстве был такой ласковый, доверчивый. А теперь даже если спросишь, как там у тебя в институте, отделается односложными фразами. Она не знает его друзей. Только с Эрастом довелось познакомиться, и то случайно. А ведь у него много приятелей и приятельниц. Звонят без конца: «Позовите Васю…»
И все же Елена Ивановна спросила:
— Ну что там ваши геологи? Мечтают о лунных камнях?
— Мечтают на земле уютней устроиться, — буркнул Вася и, покончив с котлетами, принялся за борщ, рассеянно глядя перед собой.
Мать убрала пустую тарелку, а он все сидел, уставившись в одну точку.
— Что ж ты к его приезду пирогов не напекла? — спросил вдруг.
— Не успела.
Вася неопределенно хмыкнул и озабоченно наморщил тонкие темные брови. Что-то его беспокоило, но Елена Ивановна ни о чем не спрашивала. Все равно не скажет. Ничего не скажет.
Но он сказал:
— Дай мне пятьдесят рублей.
— Зачем тебе столько? — испуганно спросила Елена Ивановна. — Ты знаешь, что такие деньги…
— Догадываюсь. Дашь или не дашь?
— Скажи, зачем. Если ты хочешь что-либо купить себе, пойдем вместе.
— Я ничего не хочу купить. Мне просто нужны деньги.
Елена Ивановна, сцепив пальцы, смотрела на сына.
— Ну что ж, я попрошу у кого-нибудь другого.
Она торопливо прошла в спальню, достала деньги, положила на его конспекты.
— Не хочешь говорить — не надо! Бери, раз так нужны. Надеюсь, ни на что дурное ты их не истратишь.
Он сунул деньги в карман.
— Одному кадру долг надо вернуть.
— Какому такому «кадру»?
— Ладно… Я пошел.
Обессиленная, она опустилась в кресло. Что все это значит? А если через несколько дней он снова потребует денег? Если связался с каким-нибудь проходимцем? Может, он ходил в ресторан, выпивал?.. Набегаешься за день и засыпаешь, едва голова коснется подушки. А у него ключ. Войдет и ляжет в столовой на диван, к утру проспится… Что делать? Что делать? Как переступить ту непонятную преграду, что встала между ними? Но он и слушать ничего не желает. Сегодня уже понадобились деньги. А куда делся свитер, чудесный сиреневый свитер, который подарил ему отец? Пусть Николай поговорит с ним, приструнит. Никогда она не жаловалась на Васю, по многим причинам не жаловалась. А теперь придется рассказать все как есть. Коле легче понять характер мальчика. Легче? Но почему легче? Она мать, она знает сына с рождения, а Коля… Он вошел в их жизнь, когда Васе было уже семь.
Так хорошо начался сегодняшний день, так радовалась она близкой встрече с мужем. И вот отступила куда-то радость.
Да, бумаги. Дочитать бумаги Ясиневой. Она просматривала справки, прислушиваясь, не раздадутся ли на лестнице знакомые шаги. Но сына не было.
Надо отдохнуть перед завтрашней поездкой. Тридцать семь лет, не двадцать. Тревоги, заботы, бессонные ночи — все на лице — морщинки, круги под глазами. И никак не уснуть. Елена Ивановна открыла тумбочку и достала таблетку снотворного.
Проснулась от его взгляда. Не сознавая еще, что он здесь, дома, протянула руки, прижалась щекой к щеке мужа и замерла. Замерла, боясь окончательно проснуться: вдруг его не окажется рядом.
— Как всегда, неожиданно переадресовали.
— Хорошо, что переадресовали. Ты дома… уже дома…
В свете ночника лицо его казалось землистым, похудевшим.
— Устал?
Она спохватилась:
— Пойдем, я тебя сейчас накормлю. — Потянулась за халатом.
— Да ведь три часа. Какая еда? Не надо, не вставай. — Николай Степанович сел на постель, сбросил туфли.
— А Вася? Вася, он дома? — Елена Ивановна вдруг вспомнила разговор с сыном и свои тяжкие раздумья.
— Спит. Ты почему спросила?
— Да так. Я рано легла. — Она поняла: всего рассказать мужу не сможет. Если бы Вася был ему родным, тогда бы она не колебалась. Да и устал Коля после рейса.
— Как хорошо дома.
От его ласкового голоса, прикосновения крепких рук куда-то отступили тревоги. Все уладится, не может не уладиться.