И, главное, обширность его сознательного существования зависит от интервала и информационной полноты памяти - именно управляемой ее части, подчиненной воле и рассудку.
Это я пересказываю то, что излагал нам на лекциях и тренировках Артурыч. Излагал он много, многому нас научил - и все это было настолько необычно, оторванно как-то от того, что пишут о времени и памяти в современных журналах и книгах (я ведь слежу), что мне в голову закралась одна интересная мысль. Я ее обдумывал так и этак, примерял к ней все свои наблюдения за Багрием - и все получалось, что называется, в масть:
- и эти необычные знания…
- и сама личность Артура Викторовича: его неустрашимость перед любым начальством, полная поглощенность делом, бескорыстность и безразличие, что от данного результата перепадет лично ему; да к тому еще и разностороннейшая эрудиция - от физики до йоги, от актерского искусства до электронных схем, какая-то избыточность во всем: на нескольких бы хватило его сил, знаний, способностей…
- и, главное, одна особенность в действиях: он никогда не ходил в забросы для изменения реальности; в тренировочные со мной или Славиком сколько угодно (без этого мы бы их и не освоили); надо знать поэзию заброса - те чувства, что переживаешь во время его и после, когда изменил реальность, чувства владычества над временем, отрешенного понимания всего, - чтобы понять странность поведения человека, который обучил такому других, а сам не делает.
- А знаешь, почему? - сказал я Рындичевичу, изложив эти мысли. - Он уже в забросе. В очень далеком забросе, понял? И менять реальность сверх этого ему нельзя.
- Из будущего, думаешь?… - Славик в сомнении покрутил головой. - Хм… Ругаться он больно здоров. В будущем таких слов, наверно, и не знают.
- Так это для маскировки, - меня распалило его сомнение. - Слова-то трудно ли выучить.
В общем, Рындя согласился с моими доводами, и мы решили поговорит ь с Артуром Викторовичем начистоту. Пусть не темнит. Шеф выслушал нас (меня, собственно) с большим вниманием- и бровью не повел.
- Превосходно, - сказал он. - Потрясающе. Дедуктивный метод… А неандертальцы пользовались беспроволочным телеграфом.
- При чем здесь неандертальцы? - спросил я.
- При том. Проволоки-то в их пещерах не нашли. Чем этот довод хуже того, что, раз я в забросы не хожу, значит, человек из будущего? Прибыл в командировку научить Рындичевича и Возницына технике движения во времени - двух избранников. А вам не кажется, избранники, что вера в пришельцев из будущего - такой же дурной тон и нищета духа, как и вера в космических пришельцев, коя, в свою очередь, лежит рядом с верой в бога? «Вот приедет барин, барин нас рассудит…» Лишь бы не самим. Вынужден вас огорчить, никакого будущего еще нет. Прошлое есть, настоящее есть - передний фронт взрывной волны времени. А будущее - целиком в категории возможности.
- Ну, здрасьте! - сказал я. - Когда я отправляюсь на сутки хотя бы назад, оно для меня - полная реальность.
- Ты не отправляешься назад, в прошлое, друг мой Саша, - шеф поглядел на меня с сочувствием, - ты остаешься в настоящем и действуешь во имя настоящего. Значит, вы еще недопоняли… Все наши действия суть воспоминания. Полные, глубокие, большой силы - соотносящиеся с обычными воспоминаниями, скажем, как термоядерный взрыв с фугасным, но только воспоминания. Действия в памяти…
- …такие, что могут изменять реальность! - уточнил я.
- А что здесь особенного, мало ли так бывает! Если очевидец вспомнит, как выглядел преступник, того поймают; не вспомнит - могут и не поймать. Он может вспомнить, может не вспомнить, может сказать, может умолчать - интервал свободы воли. У нас все так же: воспоминания плюс свободные действия в пределах возможного. Только, так сказать, труба повыше да дым погуще. Никакой «теории из будущего» здесь не нужно.
И смотрит на нас невинными глазами да еще, улыбается.
- Нет, ну, может, нам нельзя?… - молвил Рындичевич. - Мы тоже свою работу знаем, Артур Викторович: в забросе лишнюю информацию распространять не положено. Тем более такую! Но - мы же свои. И никогда никому… Вы хоть скажите: третья мировая была или нет?