Впрочем, из туалета он вышел в хорошем расположении духа, хотя и какой-то задумчивый.
— Вот вы не поверите, — сказал он, — у меня в детстве клозет был еще лучше, чем у вас! Квартира меньше, а клозет больше. И с витражным окном, видели когда-нибудь такой? То-то же…
— Барон, — про себя подумал я, — точно: Барон из «На дне».
— Ничего подобного! — угадав мои мысли, возмутился он. — Мой отец, знаете, кем был?! Не знаете! Тогда и молчите! И меня, даром что я — бастард, а может, как раз и поэтому, чертовски любил… Специально в командировки ездил, чтобы к нам с мамой заехать… Выйдет на нашей станции, отметит остановку у дежурного и к нам: навезет всего, разоденет меня, расфуфырит и фотографировать — он так скучал, что целое кино из моих фотографий снимал… Можно сказать, что я, хоть и тайно, но на его глазах рос… Да вы что, не верите?
Я пожал плечами.
— Не верите?! — с угрозой повторил Светлан и, решительно раскрыв баул, достал оттуда большой черный фотоконверт. — Так вот вам фотография моего отца!
Я вытащил из конверта фотографию, окантованную в простенькую рамку: со снимка на меня смотрели мальчик-школьник с застывшим выражением лица и его незамысловатая мама.
— Это ваш папа? — осторожно спросил я, предъявляя снимок Светлану.
— Да нет же! — рассердился он. — Говорят вам, фотография моего отца — та, которую он снимал… Сам-то он, естественно, тут остался, — он хлопнул по паспарту.
Я повертел в руках фотографию — не было сомнений, что это образчик поточного производства какого-то провинциального халтурщика.
— Послушайте, — сказал я, — подарите этот снимок мне — ведь если теперь я буду вами, то это, соответственно, будет фотографией моего отца…
— Черт, — сказал он, — а мне что тогда останется? Ну да ладно, так и быть, только вот надпишу вам…
— Вы — мне? — переспросил я. — Зачем?
— А затем, что мысль пришла! — объявил он и, перевернув снимок, что-то написал, стараясь держать его так, чтобы я не смог прочитать.
— Чего сидите? — еще не дописав, спросил он. — Гвоздь давайте!
Я принес гвоздь.
— А молоток? Или вы думаете, что я жопой гвозди заколачиваю?
Я принес молоток. Он встал на МОЮ постель и прибил фотографию над МОЕЙ кроватью.
После чего мы с ним выпили, впервые за все встречи хорошо поели; я сам готовил, и Светлан одобрительно отозвался о моих кулинарных способностях.
— Вот где ваш талант настоящий! — говорил он. — А шить умеете? А стирать?
Я признался, что всему научился за годы, проведенные с Сарычевым после смерти Верочки.
— Так, может, вы женщина? Небось и в постели хороши… угодливы?
Я не ответил, меня коробили постоянные обращения его к этой теме. Сам-то он имел ли женщин? Или мужчин?
— Ну, готовьтесь, — сказал он, — да что же вы так дрожите, братец вы мой, я ведь и передумать могу, — и, не дождавшись ответа, он отправился принимать ванну.
Я еще не знал тогда, что он будет принимать ванну по три раза в день, словно желая восполнить годы мытарств и лишений.
Я остался один. В ванной лилась вода. Я постелил ему постель — свежее, отличное белье, и сел в ожидании. Прямо на меня смотрел с фотографии несколько заторможенный мальчик, не слишком-то похожий на нынешнего Светлана.
А может, это не он, чужая фотография какого-то другого мальчика, уже отправленного им в иную жизнь?! Может быть, он присваивает все без разбору — чужих отцов, чужое детство, чужие стихи и романы?
Встав на кровать, я осторожно снял фотографию со стены: «Будущему мальчику от бывшего» — гласила надпись, нацарапанная печатными буквами… Подозрения с еще большей силой овладели мной, но я вернул снимок на прежнее место, погасил свет, оставив только бра, и лег, отвернувшись к стене… Меня клонило в сон…
…Мы прожили в квартире Сарычева всего неделю. Вечером в «Известиях», которые аккуратно извлекались мною из почтового ящика, я увидел некролог — весьма скромное сообщение о смерти после тяжелой продолжительной болезни И ваши.
Я сказал о случившемся Светлану. Он, естественно, отнесся к этому с цинизмом, хотя последнее время, живя в прекрасной квартире, слегка подобрел и даже изредка мурлыкал себе что-то под нос.
Но его это сообщение тоже впрямую затрагивало: я был уверен, что Сарычев завтра утром прочтет «Известия» (привычка старого человека даже на отдыхе бегать к киоску за «своей» газетой) и тут же отправится из Алупки в Симферополь, чтобы успеть на похороны. Значит нам следовало покинуть квартиру, навевавшую благодушие, и совершить то, что задумали.
— Да хоть сейчас, — ответил мне Светлан, не скрывая раздражения, — если, конечно, не передумали…