— Они — да! — Светлан ухмыльнулся. — А МЫ с вами?
— А разве вы тоже? — удивился я.
— Кто его знает?! — он пожал плечами. — Лично я не ручаюсь…
Я смотрел на него, на эти искаженные черты лица, в которых не было ничего от того смысла, который даруется каждому листу долгой жизнью ствола. Плешивая дворняга, нахватался на философском, теперь чуть что — предъявляет… Прикидывается иудеем… а я — славянином… не потому ли мы с ним за одним столом: братцы-кролики…
— Нет, — снова повторил любимое свое словечко Светлан, — а в чем, собственно, избранность-то? В том, что все это племя от Каина пошло?!. Нет, я не обвиняю — просто цитирую…
— Вы только что примазывались к этому племени…
— Нет, я же сказал: не знаю! Не ручаюсь! В конце концов и в Авеле та же кровь, те же гены! И он, значит, мог прирезать Каина. Было бы племя Авелево…
— Вы хотите доказать, что дело не в них, а в том, что двоих избыточно для того, чтобы положить начало ОДНОМУ роду, и потому убийство неминуемо… оно предопределено?
— Нет! Вернее, да! Глина, глина, говорю я вам… разве можно винить… Простите, но, может быть, вы верите в Бога?
Я промолчал. Светлан с нескрываемой иронией смотрел на меня.
— Так вы хотели объяснить, почему считаете меня глупым и добрым? — нарочито двусмысленно свел я воедино предыдущий разговор и незавершенный нынешний.
— Но не на сухое горло, — заметил Светлан и выпил.
Я последовал его примеру.
— А кофе, правда, нет? — спросил он.
Я развел руками.
— Нет так нет, тогда слушайте! — сказал Светлан. — Я понял это с первого же взгляда, а убедился сегодня, когда вы составляли письмо.
— Вы считаете его неаргументированным? — удивился я.
— Я считаю его глупым, — поправил он, — только дураку приходит в голову бороться с судьбой. Неужели не ясно, что судьбе виднее? Вот этот театр… да он же давно наркотик для тех, кто боится настоящей жизни… Студенческий театр, а студентов — кот наплакал. Взрослые бабы и мужики, играются… Артисты? Так давайте на сцену. Нет, спрятались в самодеятельности, приохотили глупых зрителей — вас, например… Они играют, вы аплодируете. Черт знает что?!
Он еще не договорил, но я уже обошел стол, обнял Светлана и тут же отпустил…
— Ого, — на мгновение смутившись, сказал он, — вы что, любовью давно не занимались…
И зачем я обнял его?!
— Что вы… — я расплылся в улыбке, — только этим и занимаюсь; женщины — вот мой крест… «Любить иных тяжелый крест», помните?
— А у меня с этим кризис, — признался Светлан. — Хозяйка, старая сводня, моралисткой стала: сторожит под дверями, не дает привести.
Я усмехнулся.
— Может, к вам, когда вы на работе? — спросил он, будто делая мне одолжение.
— Моя хозяйка копия вашей…
— А где же вы ухитряетесь? На газонах? Или у ваших дам отлично с жильем?
— У моего отца есть дача, — брякнул я и понял, что совершил ошибку.
— Ах, так у вас есть отец?!
— Даже два, — заметил я.
— Оба с дачами?
— Нет, один без… без всего!
— Ну тогда отдайте его мне… зачем он вам?
— Берите обоих, — буркнул я.
— Ну, дачу мы оставим на крайний случай, — возвращая меня к интересующей его теме, заметил Светлан.
Наступила долгая пауза.
— Хотите начать жизнь сначала? — вдруг спросил он.
Я растерялся, он видел меня насквозь и прямо спросил о том, что бесконечно мучило меня.
— Конечно, хочу, — с иронией, которая должна была прикрыть искренность признания, ответил я.
— Тогда начнем сначала! — сообщил он, открыл баул и достал оттуда еще одну четвертинку, а заодно и толстую папку с тиснением «ЦК ВЛКСМ» и на ботиночных шнурках…
Все это он выложил на стол, четвертинку откупорил, ровно налил в рюмки, папку развязал, давая мне возможность убедиться, что там рукописи.
— Смотрите, — строго сказал он, поднимая рюмку, как ружье, и прищуриваясь, будто целясь, — ни-ко-му!
Я пожал плечами.
— И не говорить! — и залпом выпил.
Все-таки лучше бы ушел…
— Значит, разрешаю вам прочитать, — сообщил он, содрогаясь от выпитого, — чтение настоящей литературы вам не помешает.
— Вы уверены, что до встречи с вами она была мне неведома?! — с укором спросил я.
— Конечно, — воскликнул он.
Я приложил палец ко рту. Он тоже приложил палец ко рту, шепнул:
— Я же не пишу, а вы пишете, значит, настоящего не читали, иначе разве решились бы марать бумагу…
— Отчего вы так уверены, что я бездарен? — раздраженно спросил я.
— Ну… читайте! — сказал он и откинулся на спинку стула.