Однако мне ходить и на лекции, и на семинары полагалось – заступаться за меня было некому. Ни шатко, ни валко проскочил второй семестр второго курса. Пламенные речи перед «философиней» не «прокатывали», наоборот, требовалось изображать вдумчивое, неспешное философское осмысления бытия. Зато постоянные заклинания про «ленинский университет» почти полностью прекратились. В философии меня всегда «убивала» несколько искусственная, на мой взгляд, заумная игра понятиями и специфическими терминами. Впрочем, со временем, как и по истории партии, я научился лить философскоподобную воду, глубокомысленно вздыхая и хрестоматийно поправляя очёчки.
На экзамен по диамату я вызвался идти первым. Привычно журча философской «водой», вдруг ловлю себя на мысли: и не надоедает же несчастной «философине» из года в год слушать околонаучный студенческий бред! Но она неподвижно сидела, привычно глядя в сторону, не выказывая никаких эмоций – видимо, профессиональный навык. Но вдруг прервала меня монотонно заданным вопросом: «Каково значение диалектического материализма для всех общественных наук?»
Что тут ответишь? Большое! Однако просто так ответа не дашь, поэтому опять пришлось начинать блеять что-то про гениальную прозорливость классиков марксизма-ленинизма, додумавшихся распространить законы диалектики на процесс познания материального мира. «Философиня», подняв на меня глаза, повторила свой вопрос, чуть его переиначив: «И все-таки, что даёт диалектический материализм для развития всех общественных наук?»
Блин, вот привязалась! Ну, что даёт, что даёт? Много чего даёт! Даже очень! И я опять начал говорить, явственно понимая, что «философиня» хочет услышать от меня какое-то ключевое слово, черт бы его побрал! Минуты через три моего словесного «поноса» она опять меня прервала: «Методологию! Методологический аспект для любой науки!»
Фу, ты, господи! Вот ведь где, оказывается, собака зарыта! Ну, как я мог не вспомнить про «методологию» и вытекающий из неё «универсальный гносеологический аспект познания любого явления»! Хлопнув себя по лбу, мол, как же можно было призабыть об этом, я уже открыл было рот, чтоб подхватить и всячески развить глубочайшую мысль, но «философиня», нарисовав в зачетку «хорошо» и поблагодарив за ответ, пригласила следующего мытаря, точнее, мытаршу. И это была единственная моя не отличная оценка по общественным дисциплинам. Остаётся добавить, что профилонившая весь курс МЛФ Нинок Голубева, получила «столько же»: «ах, мама-мама, как же ты была права!».
Исторический материализм, где собственно истории, а, следовательно, и разглагольствований за теорию классовой борьбы было намного больше, не оставил в памяти ничего, кроме всё той же бесконечной заумной болтологии.
Это был уже третий курс, подаривший, помимо начавшейся после завершения МЛФ политэкономии капитализма изучение ещё двух незабываемых предметов: «Научного атеизма» и «Дарвинизма».
Курс политэкономии капитализма, как выяснилось позднее, оказался наиболее полезным для меня, ибо, начиная с девяностых годов, я стал заниматься предпринимательской деятельностью. Теоретические познания про циклы производства – простого и расширенного, оборота капитала, товар – деньги – товар, учение о прибавочной стоимости, всего лишь через десять с небольшим лет наполнились практическим смыслом. Но кто б мог тогда об этом подумать! Правда, позднее прибавочная стоимость, созданная наёмным трудом, стала присваиваться мной и моим компаньоном, как владельцами первоначального капитала. Это, согласно теории Маркса, недвусмысленно относило нас в разряд представителей «эксплуататорского» класса капиталистов. А сам факт осуществления нами найма рабочей силы с целью извлечения этой самой прибавочной стоимости трактовался апологетами классовых битв, как почти «смертный» грех. Вот такой парадоксальный исторический «регресс»! Хотя чего парадоксального? Веление времени.
Тем не менее, «Капитал» Маркса я считаю самым дельным трудом из всего, что нам пришлось изучать. Там хотя бы всё логично и понятно. Недаром мировой общественной наукой, даже спустя многие десятилетия, «Капитал» считается самым значимым творением Маркса. Всё остальное, созданное им, согласитесь, было накрепко привязано к той конкретной, давно прошедшей исторической обстановке. Мир безвозвратно изменился, и с его изменением политические взгляды и вытекающие из них суждения герра Карла превратились в историческую статистику, несмотря на потуги некоторых «товарищей» упорно проецировать их во всемирно-историческом масштабе. Призрак коммунизма, бродивший по Европе, сегодня почти полностью растворился, материализовавшись в горстку маргиналов и трепачей. Даже Геннадий Зюганов стесняется говорить «за коммунизм» – сегодня этого уже никто не поймёт, а если и поймут, то совершенно неправильно.