Я засмеялась.
– Ну все с ним ясно.
– Даже не представляешь, как часто они с Сольвей ссорились, – с улыбкой ответила мама, и я представила себе эту картину. Чтобы спорить с Сольвей, нужны были крепкие нервы. Мы принесли на кухню остальные фотографии, и мама открыла бутылку сидра, налила нам по бокалу и в подробностях рассказала все, что еще помнила о том времени.
Ну и ну. Когда я только приехала, я и подумать не могла, что узнаю, кто мой отец. Ричард Малрой. Может, у меня были братья или сестры? Я всегда мечтала о сестренке, вдруг теперь эта мечта сбудется?
Я решила провести расследование прямо в понедельник утром. Если буду уверена, что действительно готова с ним встретиться.
В конце концов я вышла на улицу. Сольвей сидела в кресле на террасе и попыхивала электронной сигаретой. Когда я подошла к ней и уселась рядом, меня окутал густой яблочный аромат.
– Почему ты мне не говорила? – спросила я и почувствовала себя преданной, как и во время разговора с мамой. Я считала маму и бабушку единственными людьми, которым могла полностью доверять.
– Это должна была сделать не я.
– Но ты могла попросить маму, чтобы она мне все рассказала.
– И что дальше? Ты бы познакомилась с ним и стала счастливее или несчастнее? – Она отложила электронную сигарету в сторону и наклонилась вперед. – Я не могла рисковать ни твоим счастьем, ни счастьем твоей мамы. Ричард не сделал ее счастливой, мы с ним не сошлись.
– Разве ты не говорила, что негативный опыт является частью нашей жизни и формирует нас?
– Я много чего болтаю, – недолго думая, ответила она. – Еще я говорю, что работа слишком сковывает тебя правилами, но ты же все равно ее не бросила, так?
– Ты меня не убедила.
– Он был надменным аналитиком, продавшим душу за профессию! Он ни на один день не взял бы на себя роль отца, которую ты ему приписываешь. Не позволяй надеждам управлять твоими решениями.
– Но он ведь любил маму?
Она кивнула.
– И он был верен – по крайней мере, так я думала, пока твоя мама не вернулась сюда, обливаясь слезами, потому что увидела его с другой. У нее чуть не начались схватки из-за стресса, если бы это произошло, мама родила бы тебя преждевременно. Этой боли я ему не прощу.
Я откинулась назад и посмотрела на небо сквозь густые кроны дубов и буков, росших в саду.
– Что ты скажешь, если я с ним свяжусь?
– Что ты уже взрослая, чтобы решать самой, но тут я его видеть не хочу.
– И это говоришь ты – человек, который обычно без вопросов принимает здесь совершенно посторонних? – удивленно спросила я.
– Они ведь не причинили вреда моей девочке, – ответила она. – Береги свое сердце, маленькая фея. Это единственный совет, который я могу тебе дать.
С другой стороны сада к нам подошла Шэрон. Сольвей неторопливо встала и разгладила кимоно. Сперва она выглядела немного уставшей, но потом расправила плечи, и ее стройное тело наполнилось новой энергией. Она потянулась ко мне, и я взяла ее за руку.
Бабушка крепко меня обняла.
– Пойдем, твоя мама приготовила ужин, не стоит задерживаться, иначе она весь вечер будет на нас ворчать, – сказала Сольвей как ни в чем не бывало.
Шэрон взяла ее под руку, и мы вместе пошли на кухню. Не говоря больше ни слова о моем отце, мы поужинали и с бутылкой красного вина стали ждать новолуния и гостей, желавших провести его вместе с Сольвей и Шэрон. Однако пока нас было всего четверо: мы смеялись, пили, но при этом каждая из нас думала о своем.
Что, если бы я встретила отца раньше? Разве это изменило бы мою жизнь? Возможно, Сол была права, и работа журналисткой слишком сильно вгоняла меня в рамки, из которых в какой-то момент было невозможно выбраться. Может, так случилось и с отцом? Знай он обо мне, он бы пожелал вернуться? Но мне-то нравилась моя профессия, ведь так? Я каждую неделю училась и трудилась, чтобы однажды перестать составлять для людей гороскопы, ведь они все равно в них особо не верили – нет, мне хотелось большего. Больше репортажей, больше интервью, а самое главное – писать больше статей, которые действительно могли бы изменить и улучшить мышление людей.
И тут я снова вспомнила о встрече с Уэстоном Джонсом, случившейся четыре года назад. Может, я продала душу за успех и воспользовалась его уязвимостью? Я этого не знала: тогда я была новенькой, без опыта, хотела чего-то добиться и поддалась энтузиазму начальницы, которая жила ради сплетен. Меня не должна была так сильно мучить совесть. Он был хвастливым и резким. Если из-за того, что кто-то узнал подробности о его состоянии, у него возникли проблемы, пусть поменяется сам.
Разве я могла все так упростить? Ведь я даже сейчас все еще помнила тот короткий миг, ту мимолетную искру, вспыхнувшую между нами.