Она нашла кордиамин, прихватила попавшуюся на глаза, бутылочку с нашатырем, вернулась к трактору. Теперь голова Славы лежала на коленях у Саши Ивановны. Покачиваясь и что-то пришептывая, Саша Ивановна гладила меленькие Славины кудри и плакала. Корреспондент ладонью растирал Славе левую сторону груди. Кто-то уже брызгал на него водой: на синюшном лице с закрытыми глазами поблескивали капли.
— Пульс появился, — обернулся к Любушке корреспондент. — У него какой-то шок, что ли.
— Я кипячу шприц, сейчас сделаем укол, — сказала Любушка, опускаясь возле него на колени. — Давайте попробуем нашатырь. — Ей не было холодно, но у нее от волнения стучали зубы.
Корреспондент поднес к ноздрям Славы бутылочку с нашатырем. Веки у Славы дрогнули.
— Еще давайте, еще!.. — заволновалась Любушка. — Нашатырь помогает!..
Слава открыл глаза. Тусклые, неживые зрачки закатились вверх и остановились.
— Еще, еще!.. Дайте я сама!.. — торопила Любушка и забирала у корреспондента бутылочку.
У Славы дернулась верхняя губа, зрачки передвинулись ниже, чуть затеплились.
— Что такое?.. А?.. — спросил он, чуть разжимая посиневшие губы.
— Лежи, лежи… Постарайся глубже дышать, — сказал ему корреспондент. — Саша Ивановна, не тормошите его. Не надо его гладить… Женщины, раскидайте костер.
С утра Слава с Володькой жгли под трактором поленья — пытались разогреть и завести замерзший мотор. Теперь догоревшие поленья дымили, дым полз на Славу. Оля и Мария, обе с детьми на руках, и Пашина мать послушались корреспондента — начали тушить головешки. Им помогали дети постарше.
Первым прибежал доктор, потом — Володька и Паша с Тимкой.
— Славка, очнулся? — обрадовался Володька, бросая на снег свое ружье.
— А что было?.. — спросил Слава, не поднимая головы. Он по-прежнему едва раздвигал губы.
— Это у тебя надо спросить, что было, — сказал доктор. Он тоже бросил на землю ружье, склонился над Славой. — Что ты чувствовал, теряя сознание? Что у тебя болело?
— Не знаю… ничего не болело… Поплыло все — и мрак…
— Кофий сгущенный ел сегодня?
— Ел…
— Вот и доелся. Я тебе вчера говорил: не увлекайся сгущенным кофе.
— Что ж, по-вашему, это от кофе? — не поверил Володька. — Я его сам люблю. Вон и Пашка моя ложками урабатывает. Он получше молока сгущенного.
— Молодцы! — хмыкнул доктор. — А потом удивляются, почему сердце останавливается. Сколько ты съел, Слава?
— Три банки…
— Одним заходом?
— Одним…
— Ну, еще парочку таких порций на сердце — тебе сам академик Амосов не поможет!
— Юрий Петрович, я шприц кипячу, — сказала ему Любушка. — Надо сделать укол кордиамина.
— Не надо. Полежит — пройдет. Впрочем, давайте перенесем его в палатку.
— Я сам, — приподнялся Слава.
— Давай сам, — не стал возражать доктор. — Мы только поддержим.
Доктор, Володька и корреспондент помогли Славе встать, повели к Васину. Женщины разошлись по своим палаткам, за ними убежали дети. На дворе остались только собаки — чтобы вовремя извещать хозяев о приближении соседей, а в случае приближения зверя — вовремя известить сразу всех: и хозяев, и соседей…
С блеклого, притуманенного неба начал срываться снег — пухлые редкие комочки. Пролетит, покружит белый комочек — и нет больше. Опять сорвется, покружит, присядет на мох, застынет одуванчиком. Несколько легких хлопьев село Любушке на рукав стеганки, когда она укладывала в ящик разбросанные по земле коробки и пакеты с медикаментами. Уложив все как следует, Любушка пошла к Никитовым забрать оставленную у них тетрадь.
Никитов с корреспондентом распиливали за палаткой лиственницу, Саша Ивановна помахивала топором. Ловко помахивала: тюк — кругляк дал продольную трещину, тюк — распался на четыре полешка. Егор Егорович помогал отцу: подталкивал его сзади в такт движениям пилы. И все время поправлял спадавшую на глаза ушастую шапку.
— Люба, попили с Егором Ивановичем, я сфотографирую, — сказал ей корреспондентки ушел в палатку за фотоаппаратом.
Вчера; до истории с дракой, корреспондент перефотографировал все, что мог, и все, что видел: женщин, носивших продукты, Славу и Любушку, ворочавших в санях ящики, детей, собак, оленей; палатки, Данилова в обнимку с белым вожаком, Васина верхом на чалыме. У корреспондента было несколько фотоаппаратов, один — с большим толстым объективом, вроде подзорной трубы.