Леон взял ружье, вышел за дверь, выпустив вперед Черного и Найду. Но собаки в тайгу не кинулись, остались с Леоном и сразу угомонились. Стихло и в сарае.
Леон обошел вокруг избушки — может, бурый подходил, да, испугавшись собачьего концерта, предпочел убраться? Однако ничего подозрительного не обнаружил: ни следов, ни звуков. Все было тихо в белой летней ночи, малейшего шороха не улавливало ухо. Тайга спала, облитая сверху донизу крупной росой, и спало в дуплах, гнездах и берлогах все живущее в ней, несмотря на то что было светло, как днем, и в небе румянилось солнце.
И вдруг издалека, с низовья Везучей, донеслось глухое завыванье. И тотчас взвыла Найда, обреченно запрокинув морду. Отозвалось воем несколько лаек в сарае. Зарычал и заскреб передними лапами по земле Черный, расшвыривая в стороны земляное крошево и клочья мха. Похоже, где-то далеко голосила волчица. В последние годы в округе до чертей расплодилось волков, после того как сверху спустили приказ прекратить их отстрел. Минувшей зимой от них здорово пострадало стадо Касымовых, и пастухи в один голос заявляли, что с волками нянькаться нельзя, иначе изведут под корень оленей.
Леон прикрикнул на собак, чтобы умолкли, и прислушался. Но волчица перестала выть. Он подождал немного, ничего не услышал больше и вернулся в избушку. Поняв, что сон разбит и ему не уснуть, надел телогрейку и шапку (тут и летние ночи теплом не щедрились), взял мешок и отправился к Везучей проверить «морды».
Черный, которого Леон уже натаскивал на дикого оленя, сразу пристроился к ноге Леона и шел рядом, держась на полкорпуса впереди. Черный вымахал за это время, сравнялся в росте с новорожденным олешком. Старушка Найда сперва увязалась вослед, но плелась за ними, все больше отставая, пока сама не повернула назад к избушке.
До реки было с полкилометра: сперва таежной закраиной, потом — обогнуть скалу Зуева, затем — пересечь, переступая с валуна на валун, ручей Сероглазку, — и там Везучая.
Леон шел привычным широким шагом, одинаково твердо ступал обеими ногами на мох, оплетавший землю; и правая нога его, мучившая всю зиму, служила так же верно, как и левая, — будто и не было никакого перелома, хотя, случалось, по ночам она еще давала о себе знать тупым нытьем в том месте, где неровно, бугром, срослась кость. Мох мягко оседал под торбасами, мокрыми от росы, роса переливалась, и бисером были усыпаны и мох, и каждая игла зеленых лиственниц.
Он вышел к реке, обойдя стороной береговую площадку у скалы, на которую когда-то обрушилась снежная лавина (он ненавидел то место и всегда обходил его стороной), — вышел к реке и остановился в недоумении, не увидев на берегу своего плотика. Перевернутая вверх днищем лодка лежала на влажной гальке, а плотика не было. Неделю назад он переправлялся на нем на правый берег Везучей, отвез туда три ящика аммонита, а вернувшись, вытащил плот из воды. И вот тебе номер — Везучая украла у него плот.
Леон оглядел место, где оставил плот. Мелкая галька, покрывавшая плотным слоем берег, была разворочена. Видно, когда он ходил в Ому, на реке погулял ветер и волна утащила плот. Леон с досадой кхекнул, жалея об утрате. Как раз теперь, когда он начал переправлять в сопки аммонит, чтоб одним махом рассчитаться с тайниками Одноглазого, ему позарез нужен был плотик. Лодка была старая и тяжелая, он строил ее давно и сделал неумело, а плот получился легкий, верткий, устойчивый на плаву. Рассохшаяся лодка, если даже ее законопатить, не могла его заменить.
Раздосадованный, Леон пошел проверять «морды», поставленные тоже неделю назад, в тот день, когда уходил в Ому.
Все три «морды» были набиты хариусом — серебристой продолговатой рыбешкой. В каждой ловушке шевелился живой клубок весом с добрый пуд. Унести сразу весь улов Леон не мог. Он опорожнил, вытряхнув в мешок, лишь одну «морду» и снова пристроил ее у берега на грунт реки, обратив раскрытой пастью против течения. Закинул на плечо мешок и пошел к избушке.
Он дважды еще ходил к Везучей за рыбой; придирчиво ощупывал глазами место, откуда исчез его плот, и все больше мрачнел от того, что это непредвиденное событие спутало его планы. Он собирался этим вечером отправиться в Ому, с тем чтобы к утру вернуться с ящиком аммонита. И вот теперь он решал: идти или браться за топор и ножовку и сбивать новый плот? И плот, и взрывчатка были одинаково нужны ему. Взрывчатки требовалось много, столько, сколько на складе у Кокулева не взять. Взять можно было у Голышева. Но для этого нужно было по ночам ходить в Ому. Ночами, хотя и белыми, люди все равно спят, а он не желал, чтобы его видели.